Роберт Стивенсон - В южных морях
Последнюю сцену и украшение этого чудесного дня устроили мы — второе и определенно последнее явление призраков. Вокруг всей церкви сидели в темноте группы, оттуда им ничего не было видно, возможно, они стыдились в нее входить и определенно находили какое-то смутное удовольствие в одной только близости к ней. Внутри примерно половина этого большого сарая была плотно забита людьми. В середине на королевской платформе светил и дымил фонарь; случайные лучи освещали серьезное лицо нашего китайца, вертевшего ручку шарманки; более легкий свет падал на балки и отбрасывал их тени в пустоту под крышей; на экране появлялись и исчезали изображения; с появлением каждого нового в толпе раздавались шиканье, шепот, сильный дрожащий шорох и хор негромких восклицаний. Рядом со мной сидел помощник капитана одной разбившейся шхуны.
— В Европе или в Штатах, — сказал он, — это зрелище, идущее в таком здании, сплошь обвязанном веревками, сочли бы чудесным.
Глава седьмая
МУЖ И ЖЕНА
Торговцу, привыкшему к нравам Восточной Полинезии, на островах Гилберта нужно кое-что усвоить. Риди не что иное как скромный наряд. Всего тридцать лет назад женщины до замужества ходили совсем раздетыми; сохранялся этот обычай в течение десяти лет; и эти факты, особенно услышанные в колоритном описании, создают совершенно ложное представление о нравах на этом архипелаге. Один очень умный миссионер описывал эти острова (в их прежнем состоянии) как «рай с голыми женщинами» для живущих здесь белых. Если то и был рай, то платонический, где Лотарио рисковал бы жизнью. С 1860 года на одном из островов погибли четырнадцать белых, по одной и той же причине, все были обнаружены там, где не положено, и убиты каким-нибудь негодующим отцом семейства; эту цифру назвал мне один из их современников, он вел себя более благоразумно и уцелел. Упорство этих четырнадцати может показаться мономанией или серией романтических увлечений; более вероятным объяснением является джин. Бедные невежды сидят в своих домах у раскрытых шкафов; они пьяны; мозг воспламенен; они, пошатываясь, идут к ближайшему дому наудачу, и копье пробивает им печень. Вместо рая торговец находил архипелаг со вспыльчивыми мужьями и добродетельными женщинами. «Разумеется, если хочешь заняться с ними любовью, дело это здесь обстоит так же, как и во всех других местах», — наивно заявил один торговец; но он и его компаньоны редко ведут себя так же.
За торговцем нужно признать одну добродетель: он часто становится добрым и верным мужем. Мне встречались худшие бродяги на Тихоокеанских островах, последние представители старой школы, и кое-кто из них восхитительно относился к туземным женам, а один стал неутешным вдовцом. Кроме того, положению жены торговца на островах Гилберта обычно завидуют. Она разделяет привилегии мужа. В Бутаритари сигнал гасить свет ее не касается. Спустя долгое время после того как прозвонит колокол и знатные островные дамы окажутся до утра в заточении под собственным кровом, эта привилегированная вольноотпущенница может, хихикая, носиться по безлюдным улицам или пойти искупаться в темноте. Товары из лавки у нее под рукой, она ходит наряженная, как королева. И каждый день пирует мясными консервами. Возможно, среди туземцев она не занимала высокого положения, однако теперь сидит с капитанами, и ее принимают на борту шхуны. Пять таких привилегированных дам были одно время нашими соседками. Четверо представляли собой хорошеньких, капризных, игривых, как дети, девчонок, и они, как дети, часто дулись. Днем ходили в платьях, но были склонны после наступления темноты снимать эти взятые из лавки одежды и с криками носиться по огражденному квартапу в туземных риди. Они постоянно играли в карты, фишками служили им раковины, по ходу игры вечно плутовали, и каждая партия (особенно если среди игроков был мужчина) заканчивалась шумными спорами из-за фишек. Пятая была матроной. Стоило посмотреть, как она медленно, плавно шествует под зонтиком в воскресенье в церковь, а за ней служанка несет в шляпе младенца с патентованной бутылочкой, на которую надета соска. Служба оживлялась ее постоянным надзором за служанкой и замечаниями. Невольно создавалось впечатление, что младенец — это кукла, а церковь какая-нибудь европейская детская. Все эти женщины состояли в законном браке. Правда, у одной в брачном свидетельстве, которое она с гордостью демонстрировала, было написано, что его обладательница «вышла замуж на одну ночь», и любезный партнер волен наутро «послать ее к черту», но ей от этой подлой хитрости не было ни тепло, ни холодно. Другая, как я слышал, заключила брак на пиратском издании моей книги, эта книга годилась для данной цели не меньше, чем Библия Холла. Несмотря на все эти соблазны высокого социального положения, изысканных еды и одежды, сравнительного избавления от тяжелого труда и заключенного на пиратском издании законного брака, торговцу иногда приходится долго искать невесту. Когда я находился на тех островах, один торговец истратил на поиски восемь месяцев и все еще оставался холостяком.
В строгом туземном обществе старые законы и обычаи были суровыми, но с некоторым духом благородства. Тайное прелюбодеяние каралось смертью, открытый уход от мужа к сожителю справедливо считался более порядочным и улаживался земельным штрафом. Кажется, наказывался в таких случаях только совершающий адюльтер мужчина. Ревнивому мужчине подобает вешаться, у ревнивой женщины другая мера — она кусает соперницу. Десять-двадцать лет назад за поднимание риди женщины полагалась смертная казнь; оно по сей день считается символически священным. Если в Бутаритари оспаривается участок земли, дело выигрывает тот претендент, кто первым повесит риди на столб ограды, поскольку никто, кроме него, не может коснуться этой вещи.
Риди было символом не женщины, а жены, знаком не пола, а положения. Ошейником на шее рабыни, ярлыком. Неверная женщина как будто избавлялась от наказания, если муж оказывался оскорблен, то отправить свой тягловый скот на бойню было слабым утешением. Караити до сих пор называет своих восьмерых жен «лошадьми», какой-то торговец объяснил ему, как используются эти животные на фермах, а Нантеитеи сдавал своих жен напрокат класть стены. Мужья, во всяком случае высокого положения, имели власть над жизнью и смертью жен. Даже белые, кажется, обладали этим правом, и их жены, совершившие непростительные проступки, спешили произнести формулу уничижения — И Кана Ким. Эти слова обладали такой силой, что осужденный, сказавший их в определенный день королю, бывал тут же освобожден. Они представляют собой признание униженности, и, как ни странно, их противоположность — передразнивание — является в Англии распространенным вульгарным оскорблением по сей день. Приведу сцену, произошедшую между торговцем и его женой-гилбертянкой в том виде, как слышал ее от мужа, ныне одного из самых давних постоянных жителей-белых, но тогда новичка на островах этой группы.
