Владимир Санин - Новичок в Антарктиде
Каждый час приносил новости, одна лучше другой: «Аннушки» стрелами выгружены на айсберг… Лётчики Завьялов и Ляхов ладят самолёты… Произведён пробный полет…
— Готовьтесь принимать самолёты! — радировал Гербовичу капитан Свиридов.
Но трудно отпускает от себя Антарктида… Если Завьялов прилетел на станцию благополучно, то Ляхов с огромным трудом дотянул до берега. Из-за обнаружившейся в полёте неисправности самолёт чудом держал высоту. А ведь путь частично шёл над открытым морем, над которым одномоторным самолётам вообще летать запрещено.
Итак, два самолёта, из которых один повреждён. Каждый из них может взять на борт шесть человек без вещей. Кому на каком самолёте лететь?
Вопрос решился сам собой, ибо уже произошёл естественный отбор.
Гербович и пятеро его товарищей, костяк коллектива старой смены, улетели на повреждённой машине Ляхова. Это был драматический полет, лыжи едва ли не шаркали по торосам. Но самое главное началось потом, когда Ляхов никак не мог сесть на айсберг — у «Аннушки» не хватало сил подняться на тридцать метров. Несколько раз Ляхов облетал айсберг, шёл на посадку — и разворачивался обратно. Пятая попытка оказалась удачной, хотя и она, казалось, завершится бедой: «Аннушка» плюхнулась на айсберг недалеко от края, но бортмеханик Журавлёв выскочил на ходу и завернул машину за хвост.
Итак, все закончилось благополучно и «Обь», героическая, легендарная «Обь» повезла многострадальную дюжину новолазаревцев на Родину.
Но не закончилось ещё действие естественного отбора! Оно продолжалось и оказало своё влияние на будущее людей, прошедших через её жестокое сито.
Вот как сложилась судьба первой шестёрки через десять лет.
Гербович, бывший начальник станции, стал кандидатом географических наук и дважды начальником советских антарктических экспедиций.
Артемьев, бывший метеоролог, стал дважды начальником антарктической станции Восток.
Титовский, бывший радист, также стал дважды начальником антарктической станции Молодёжная.
Семочкин, бывший механик, был дважды начальником дизельной электростанции в Мирном.
Повар Евграфов ещё четырежды участвовал в антарктических экспедициях.
Лишь Зотов по состоянию здоровья вынужден был уйти на пенсию.
Со всеми людьми из этой славной шестёрки, кроме Зотова, я встречался в Антарктиде и рад, что мне довелось с ними познакомиться. А те шестеро, образовавшие вторую группу? Почти все они ушли, решили не связывать больше своей судьбы с высокими широтами. Естественный отбор их отсеял.
Так «закольцевалась» эта антарктическая новелла.
«Бог погоды» и его «апостолы»
На очередном диспетчерском совещании всех до слез рассмешил Бардин. Вчера, давая прогноз погоды, он предсказал для «Оби» десяти-одиннадцатибалльный шторм. Шкарупин, вечный оппонент Бардина, весьма скептически на это заметил, что завтра капитан Купри сообщит: «Ясный, солнечный день. Экипаж загорает. Сердечный привет Бардину».
Легко себе представить, с каким нетерпением Геннадий Иванович ожидал начала диспетчерского совещания! Он буквально не находил себе места.
— Жалко, что мы ещё не на «Оби», — посмеивался Шкарупин, — погрелись бы, отдохнули…
«Погоди, погоди!» — мстительно шептал про себя Геннадий Иванович.
Довольные таким развлечением, участники совещания подшучивали над Бардиным и ждали развязки. И вот начальник экспедиции сел на своё председательское место и взял в руки сводку.
— Купри сообщает… (напряжённая тишина) «Обь» попала в одиннадцатибалльный шторм…
— Что я говорил! — ликуя и светясь всем лицом, воскликнул Бардин.
Это было не по-христиански — хохотать, когда родную и всеми любимую «Обь» швыряет в океане, как пробку, но удержаться было невозможно: так откровенно счастлив был посрамивший Шкарупина Геннадий Иванович.
«Аэрологов начальник и метеорологов командир», Геннадий Иванович занимал в экспедиции штатную должность «бога погоды». Невысокого роста, с чёрной лохматой бородой, неизменно корректный и деловитый, он был симпатичен не только своей внешностью и манерой поведения, но и страстной влюблённостью в профессию. Неточный прогноз означал для него бессонную ночь. И хотя, честно говоря, таких ночей у него было немного, каждая неудача лишала его аппетита. В таких случаях Бардин входил в кают-компанию с ненужной деловитостью, нервно садился на своё место и, подчёркнуто не обращая внимания на насмешников, молча слушал их разглагольствования. Особенно изощрялся геофизик Георгий Куделин.
— Лишние расходы, — пояснял он свою мысль чересчур громким голосом (чтобы слышал Бардин). — Шутка ли — целый штат синоптиков! Нужно было привезти в Мирный одну старушку с ревматизмом, печку ей поставить и подсунуть магнитофон, чтобы «охи» и «ахи» записывал.
И далее следовала дежурная шутка насчёт Дня синоптика, который, разумеется, будет отмечаться первого апреля.
— Мы как врачи, — жаловался Геннадий Иванович, — у нас запоминают только ошибки.
Из разговора с ним я узнал, что только в 1948 году в шестнадцатилетнем возрасте Бардин впервые увидел поезд. Это в наше время, когда годовалая кроха уверенно поднимается по трапу самолёта! Я потребовал объяснений. Оказалось, что Геннадий Иванович — представитель национальности ханты, одного из наших коренных северных народов.
Хантов в стране всего двадцать пять тысяч, и одного из них они послали в Антарктиду! В отдалённом прошлом предки современных венгров жили на Восточном Урале, а хантыйский язык близок к венгерскому по строю и словам домашнего обихода. Парадоксы великого переселения народов! Баски — выходцы с Кавказа, жители острова Пасхи — из Южной Америки… Впрочем, люди уже перестали удивляться подобным открытиям и воспринимают их хладнокровно; после того как Дарвин доказал, что король и последний бродяга с единственной парой штанов происходят по прямой линии от одной и той же гориллы, человечество трудно чем-либо ошеломить. И если упомянутый бродяга с воплем «Привет, братишка!» не бросается королю в объятия, то не потому, что не имеет на это права, а лишь потому, что опыт научил его не фамильярничать с богатыми родственниками: могут неправильно понять и накостылять по шее.
А поезд Бардин увидел, когда по окончании школы поехал в Ленинград, в Институт народов Севера. Потом он закончил Высшее мореходное училище и с 1955 года не расстаётся с высокими широтами. Очки с толстыми стёклами помешали Геннадию Ивановичу стать капитаном дальнего плавания, но кандидату географических наук они вполне к лицу.
