Жюль Верн - Два года каникул
Тотчас же роуленс стал разматываться, тогда как змей медленно поднимался в воздух.
Хотя это было и неосторожно, но раздалось громкое «ура», как только «воздушный исполин» поднялся с земли. Но почти тотчас же он исчез в темноте, к невыразимому разочарованию Айверсона, Дженкинса, Доля и Костара, которые хотели не терять его из виду в то время, как он качался бы над Семейным озером. Это заставило Кэт сказать им:
— Не приходите в отчаянье, мальчики! В другой раз, когда не будет никакой опасности, его пустят днем, и вам позволят играть в почту, если вы будете хорошо себя вести.
Хотя змея не было видно, но чувствовалось, что он тянул равномерно; доказательство, что ветер дул правильно и давление уменьшилось, потому что баланс был на месте. Бриан, желая, чтобы опыт был вполне убедителен, насколько позволяли обстоятельства, дал веревке развернуться до конца. Он мог тогда определить степень напряжения. Змей в течение десяти минут поднялся на семьсот или восемьсот футов.
Опыт удался, начали наматывать веревку; на это ушло гораздо больше времени. Чтобы намотать тысячу двести футов каната, пришлось употребить около часа.
Так как ветер был постоянный, то приземление прошло успешно. Скоро змей появился в темноте и тихо удал на землю, почти на то же место, с которого поднялся.
Крики радости приветствовали его возвращение.
Оставалось только удержать змея на земле, чтобы его не подхватил ветер.
Поэтому Бакстер и Уилкокс предложили наблюдать за ним до восхода солнца.
На другой день, 8 ноября, в тот же час произведут окончательный опыт.
Бриан, казалось, был глубоко погружен в свои размышления.
О чем же он думал? Об опасностях ли, которые могли быть при полете, или же об ответственности, которую он примет на себя, позволив одному из своих товарищей подняться?
— Пойдем, — сказал Гордон. — Поздно…
— Подожди, — ответил Бриан. — Гордон, Донифан, подождите! Я хочу поговорить с вами.
— Говори, — ответил Донифан.
— Первый опыт нам удался, потому что обстоятельства благоприятствовали, ветер был правильный, не слишком слабый, не слишком сильный. Но мы не знаем, какая погода будет завтра, и позволит ли ветер удержаться аппарату над озером. Не разумнее ли будет не откладывать полета?
Действительно, ничего не могло быть разумнее, как тотчас же решиться попробовать.
Однако никто не ответил на это предложение. Колебание было вполне естественно даже со стороны самых бесстрашных.
Тогда Бриан спросил:
— Кто хочет подняться?
— Я! — быстро сказал Жак. И почти тотчас же:
— Я! — воскликнули Донифан, Бакстер, Уилкокс, Кросс и Сервис.
Потом водворилось молчание, которое Бриан не спешил нарушить.
Тогда Жак заговорил первым.
— Брат, я должен!.. Да… я!.. Я тебя прошу! Позволь мне подняться!
— А почему же именно ты, а не кто другой? — спросил Донифан.
— Да!.. Почему? — спросил Бакстер.
— Потому что я должен! — отвечал Жак.
— Ты должен? — спросил Гордон. — Да!
Гордон схватил за руку Бриана, как бы желая этим спросить его согласия на то, что Жак хотел рассказать, и почувствовал, как задрожала его рука. И если бы ночь не была так темна, он увидел бы, что щеки его друга побледнели и на глазах выступили слезы.
— Ну, что же, брат? — сказал решительно Жак, что было удивительно для ребенка его лет.
— Отвечай же, Бриан! — сказал Донифан. — Жак сказал, что он имеет право пожертвовать собой!.. Но разве это право не принадлежит столько же нам, как и ему? Что он сделал, чтобы предъявлять его?
— Что я сделал, — ответил Жак, — что я сделал… я вам скажу!
— Жак! — воскликнул Бриан, желавший остановить брата.
— Нет, — ответил Жак голосом, прерывающимся от волнения. — Дайте мне признаться. Это меня слишком тяготит!.. Гордон, Донифан, если вы здесь все вдали от ваших родителей, на этом острове, то я единственная причина всего этого!.. Яхту унесло в открытое море по моей вине: я отвязал канат, которым она была пришвартована к оклендскому причалу! Я хотел пошутить, а потом, когда увидел отчалившую яхту, потерял голову! Я не позвал на помощь, хотя еще было возможно!.. И только час спустя, среди ночи в открытом море!.. Простите… простите меня!..
И бедный мальчик рыдал, несмотря на усилия Кэт, которая тщетно старалась утешить его.
— Хорошо, Жак, — сказал тогда Бриан. — Ты признался в своей вине, и теперь ты хочешь рисковать жизнью, чтобы загладить или по крайней мере искупить часть причиненного тобой зла.
— Да разве он ее уже не искупил! — воскликнул Донифан, поддаваясь своему врожденному великодушию. — Разве он не подвергал себя опасности, раз двадцать оказывая нам услуги!.. Бриан, теперь я понимаю, почему ты выставлял своего брата, когда приходилось подвергаться опасности, и почему он всегда готов был жертвовать собой… Вот почему он бросился на поиски за Кроссом и мной среди тумана, жертвуя своей жизнью! Мой друг Жак, мы тебя охотно прощаем, и тебе нечего искупать своей вины!
Все окружили Жака, брали его за руки, а он все еще продолжал рыдать. Теперь стало ясно, почему этот ребенок, самый веселый из всего пансиона Черман, а также и самый шаловливый, сделался таким печальным и постоянно держался в стороне! А также почему его брат всегда позволял ему жертвовать собой при всяком опасном случае. Ему казалось, что он еще не искупил своей вины, ему хотелось пожертвовать собой для других. Успокоившись, он сказал:
— Вы видите, что я один имею право подняться! Не правда ли, брат?..
— Хорошо, Жак, хорошо! — повторял Бриан, заключив брата в объятия!
Ни Донифану, ни товарищам не удалось отговорить его, он твердо стоял на своем.
Жак пожал руки своим товарищам, прежде чем сесть в бак, из которого вынули мешок с песком, и, обратясь к Бриану, который неподвижно стоял в нескольких шагах от роуленса, сказал:
— Дай я тебя поцелую, брат!
— Да! Поцелуй меня, — ответил Бриан, подавляя волнение. — Или, скорее, это я тебя поцелую, потому что я поднимусь!
— Ты?! — воскликнул Жак.
— Ты?.. Ты?.. — повторяли Донифан и Сервис.
— Да… я… Все равно, будет ли вина Жака искуплена им самим или его братом. К тому же, так как идея этой попытки принадлежит мне, неужели вы могли думать, что я позволю свой план кому-нибудь другому привести в исполнение?..
— Брат, — закричал Жак, — я прошу тебя!
— Нет, Жак.
— Тогда, — сказал Донифан, — я предъявляю свое право.
— Нет, Донифан! — ответил Бриан тоном, не допускавшим возражения. — Это я поднимусь. Я так хочу.
— Я тебя понял, Бриан! — сказал Гордон, пожимая руку своему товарищу.
