Сесил Форестер - Лорд Хорнблауэр
— Вот и дождь, — сказал кто-то.
— У меня вода под ступнями уже в течение двух дней, — сказал Хорнблауэр. — Взгляните на мои мозоли. Даже Иисус не ходил по воде так долго, как я.
Богохульная шутка вызвала новый взрыв смеха, продвинувший людей еще на сотню ярдов вперед. Хляби небесные разверзлись, и на землю обрушился настоящий водопад. Хорнблауэр проверил седельные тюки, чтобы удостовериться, что кожаные чехлы на них закреплены надежно. Здесь хранились две тысячи ружейных зарядов, и ему вовсе не хотелось лишиться их — потерю боеприпасов будет гораздо труднее возместить, чем недостаток продовольствия или даже обуви. Они продолжали брести в полутьме, одежда их стала тяжелой от насытившей ткань влаги. Грунт под ногами сделался вязким и скользким, а дождь не собирался заканчиваться. По-прежнему гремел гром и сверкали молнии, выхватывая из темноты провалы между деревьями.
— Сколько нам еще? — спросил Хорнблауэр у Мари.
— Думаю, лиги две с половиной.
Еще три часа ходу: когда они доберутся до места, будет уже почти совсем темно.
— Из-за дождя уровень воды на броде поднимется, — произнесла Мари, ощутив вдруг укол беспокойства.
— Боже мой! — воскликнул, не сдержавшись, Хорнблауэр.
Восемнадцать колонн в полубатальон каждая рыскают повсюду в поисках их отряда, и он пытается проскользнуть между них. Он все поставил на карту ради возможности пересечь реку в неожиданном месте, что позволило бы им по крайней мере на время оторваться от преследователей. Если перейти реку не удастся, опасность станет неминуемой. Местность по преимуществу была гористой, с бедными почвами, и здесь, в верховьях большой реки дождь вызовет подъем воды только на непродолжительное время. Он заставил свои усталые ноги повернуться, чтобы побудить людей прибавить шаг. Это ему приходилось делать каждые несколько минут за все оставшееся время марша, тем временем как вокруг них преждевременно сгущалась темнота, дождь продолжал лить не переставая, ведомые в поводу лошади оступались и вздрагивали, заставляя раненых стонать от боли. Граф ехал молча, наклонившись вперед в седле, вода струями стекала с него. Хорнблауэр знал, что старик изможден до предела. Впереди из завесы дождя и сумерек вынырнула какая-то фигура — это был посыльный из авангарда Брауна. Браун достиг опушки леса, на небольшом расстоянии от которого, отделенная полузатопленной скалистой равниной, текла река. Все расположились под прикрытием крайних деревьев, а разведчики осторожно двинулись вперед, чтобы проверить, не патрулируется ли этот пустынный участок берега. Впрочем, большой необходимости в предосторожностях не было, так как в такую ночь любой уважающий себя часовой наверняка улизнет куда-нибудь в поисках убежища.
— Река сильно шумит, — сказала Мари. Лежа в жидкой грязи, они явственно слышали рев, долетавший до них даже сквозь шум дождя. Хорнблауэр не осмеливался предположить, что это означает.
Вернулся посыльный от Брауна: он исследовал берег реки и не обнаружил следов вражеского присутствия, как того и следовало ожидать. Дивизия Клозана рассредоточилась, охраняя наиболее подозрительные места, оставив прочие без присмотра. Они поднялись. Хорнблауэр, ступив на свои мозоли, почувствовал новый спазм боли. Усталые и одервеневшие ноги с трудом повиновались ему, и поначалу он едва мог передвигать их. Граф еще мог держаться в седле, но измученное животное способно было, похоже, передвигаться не лучше Хорнблауэра. Они представляли собой жалкое зрелище, когда, спотыкаясь и хромая, брели вперед в сгущающихся сумерках. Гроза давно кончилась, но дождь продолжал лить с прежней силой. Все говорило в пользу того, что он не перестанет до утра.
Перед ними расстилалась взбаламученная поверхность реки, поблескивающая в последнем свете уходящего дня.
— Брод начинается как раз под этими деревьями, — сказала Мари. — Отсюда до середины реки диагонально идет гряда, которая позволит пересечь самое глубокое место.
— Тогда идем, — ответил Хорнблауэр. Из-за боли и усталости он предпочел бы проползти последние полмили на четвереньках.
Они достигли уреза воды — стремительные воды бурлили между камней у самых их ног.
— Уже слишком глубоко, — сказала Мари. Она всего лишь высказала вслух то подозрение, которое сидело в уме у каждого. Голос ее не выражал ничего, он был ровным и безжизненным.
— Я возьму лошадь и попробую, — продолжила она. — Помогите Пьеру спуститься.
— Позвольте мне, мадам, — сказал Браун, но Мари не обратила на него никакого внимания. Подобрав подол, она по-мужски уселась в седло. Потом направила лошадь в воду. Животное сопротивлялось, чуть не падая на скрытых водой камнях, и шло вперед с крайней неохотой, только повинуясь шенкелям Мари. Когда они достигли конца каменистой гряды, о которой говорила Мари, вода, как показалось Хорнблауэру, достигла уже брюха лошади. Здесь состоялся новый поединок воли между лошадью и Мари, и они опять двинулись вперед. Еще три шага, и они погрузились в воду, лошадь почти исчезла из виду, отчаянно пытаясь достать уходящее дно. Прежде, чем ей это удалось, их со страшной скоростью понесло вниз по течению. Мари, выскочив из седла, уцепилась за луку, стараясь уберечься от ударов копыт лошади, которая развернулась и направилась к берегу. Выйдя на отмель, животное хрипело от ужаса. Мари рухнула на землю, придавленная тяжестью намокшей одежды. Пока разыгрывалась вся эта сцена, никто не издал ни звука, даже когда Мари угрожала самая серьезная опасность. Всем стало ясно, что брод непроходим.
— Теперь нам всем, как и милорду, придется идти по воде, — сказал кто-то. Это должно было служить шуткой, но все, кто ее слышал, знали, что это не так.
Хорнблауэр заставил себя очнуться. Ему нужно было время, чтобы подумать и принять решение.
— Нет, — сказал он. — Я единственный, кто умеет это делать. И никто из нас не умеет плавать. Разве нет? В таком случае нам остается идти вдоль берега до тех пор, пока мы не найдем лодку. Меняю десять чудес на одну лодку.
Предложение было встречено угрюмым молчанием. Хорнблауэр подумал, что люди едва ли наполовину устали так, как он. Он заставил себя подняться, страшным усилием воли принудив не обращать внимания на ноющие мозоли.
— Идемте, — произнес он. — В любом случае нам нельзя оставаться здесь.
Ни один партизанский вожак не останется, будучи в здравом уме, на ночевку перед рекой, через которую нельзя перебраться, и к которой его могут прижать, тем более если идет дождь и потребуется не менее суток, чтобы брод снова стал проходимым.
— Идемте, — повторил он. — Вперед, французы.
