Василий Пасецкий - В погоне за тайной века
Одиннадцать лет Петр Пахтусов трудился над описанием северных берегов Европейской России. Он побывал на полуострове Канин, на Колгуеве, Вайгаче, в Чёшской губе и на реке Печоре. Море заливало его шлюпку, гибла провизия, его преследовал голод, ненастье, стужа. Но Петр Кузьмич был неугомонен. Когда море покрывалось льдом, он брал оленью упряжку и продолжал исследования. Десятки дней он в одиночестве путешествовал по серой унылой тундре и берегам Северного Ледовитого океана. Труды и лишения не были напрасными. Он возвращался с новыми листами карты Севера, и многим мысам, островам, бухтам и заливам предстояло вечно носить названия, которые он им присвоил.
Его трудолюбие вызывало восхищение Рейнеке, под начальством которого он трудился с 1827 по 1832 год над описью Белого моря.
Михаил Францевич любил Пахтусова, как верного и честного товарища. Часто бывал в его доме, крестил детей. По его представлению он был несколько раз награжден годовыми денежными окладами и повышен в звании.
У Пахтусова не было секретов от Рейнеке. Он откровенно рассказал ему о своей давней мечте. Несколько лет назад он увидел с острова Вайгач очертания Новой Земли — этого огромного и в те времена почти неисследованного острова, на 600 верст протянувшегося с севера на юг, на границе между Баренцевым и Карским морями.
Пахтусов слышал о Новой Земле много легенд, преданий. Знал, что немало поморов сложило там свои головы. Но его не пугали ни лишения, ни цинга — этот страшный бич Севера. Рейнеке понимал необходимость исследования восточных берегов Новой Земли и вместе с Пахтусовым и Литке считал, что Карское море не всегда забито льдами и что возможно поэтому осмотреть восточные берега Новой Земли. По его совету Петр Кузьмич послал в Гидрографический департамент проект экспедиции, но он остался без внимания. Тогда Михаил Францевич решил планом Пахтусова заинтересовать архангельского купца Брандта и управителя казенных лесов Павла Ивановича Клокова, который был дружен почти со всеми моряками, приезжавшими в Архангельск. Рейнеке, при поддержке Федора Петровича Литке, удалось убедить Брандта и Клокова снарядить Северную экспедицию, которая должна была отправиться на двух судах: одно под командованием Пахтусова шло к восточным берегам Новой Земли, другое к устью Енисея; его командиром был Кротов; Рейнеке хлопотал о посылке Академией ученого-натуралиста, как это видно из письма Литке от 24 мая 1832 года:
«Письмо Ваше от 13 мая, любезнейший Михайло Францевич, я имел удовольствие получить. После письма моего к Клокову я виделся с молодым Брандтом и узнал от него о выписке инструментов для Северной экспедиции. И об натуралисте я с ним говорил. Академия, я полагаю, нашла бы человека, и если уже пошлет, то, конечно, на своем иждивении, следственно, Брандту не в убыток. Брандт хотел обо всем писать в Архангельск, как и о мнении моем, что лучше бы отложить всю историю до будущего года. Магнитные стрелки, я согласно с Вами думаю, что полезнее было бы поручить Пахтусову».[303]
Летом 1832 года суда Северной экспедиции покинули Архангельск. С тревогой ждал Рейнеке следующей навигации. Вернется ли Пахтусов? Привезет ли он карту восточных берегов Новой Земли или возвратится с пустыми руками? Михаил Францевич втайне надеялся, что осенью либо зимой 1832 года придут вести от отряда Кротова. Но судя по отсутствию сообщений от сибирских властей, он в минувшее лето не достиг устья Енисея. Не пришло вестей и от Пахтусова. Неизвестность, окружавшая экспедицию, еще более усиливала тревогу за судьбу недавних сподвижников… Наступила осень 1833 года. Сковало льдом Северную Двину. Ни один из кораблей Северной экспедиции не вернулся в Архангельск. Неужели оба отряда безвестно погибли?.. И вдруг 2 декабря 1833 года, придя домой из Гидрографического депо, Рейнеке нашел записку от Литке:
«Вам, верно, приятно будет слышать, любезный Михайло Францевич, что Пахтусов благополучно воротился в Архангельск, обошел восточный берег южной половины Новой Земли. Клоков прислал мне копию с его рапорта, которого я, однако же, Вам и не дам, покуда Вы сами ко мне не приедете. Видно, Вас иначе к себе не заманишь. Только приходите, пожалуйста, до 9 часов (если поутру) потому, что в 9 меня уже нет».[304]
Рапорт Пахтусова был немногословен и не изобиловал описаниями ужасов. Беря пример со своего наставника, Петр Кузьмич скромно сообщал, что августовскими днями 1832 года он прошел в Карское море и остался на зимовку в губе Каменка, которую со всех сторон окружали льды.
Поздней осенью льды отступили от берегов, и море оказалось свободным. Но бот уже был вытащен на берег, построена жилая изба; приближалась зима, и продолжать плавание было безрассудно. Надо было ждать весны.
Полярная ночь прикрыла тяжелой темной шапкой избушку путешественников. К ним жаловали медведи, песцы, стараясь воспользоваться их запасами. Весной цинга унесла одного матроса.
Как только наступило светлое время года, Пахтусов сразу же приступил к исследованию южного берега Новой Земли. Буря застала его в нескольких десятках километров от зимовья. Три дня отважный исследователь лежал со своими товарищами под защитой скалы. Нечего было есть. Томила жажда. Петр Кузьмич набирал в кружку снег, согревал его на груди и добывал несколько драгоценных глотков воды. Путешественники победили в единоборстве со стихией, но, вернувшись в зимовье, тяжело заболели.
Между тем наступило лето. Распустились во всей красе полярные маки, заголубели незабудки. Губа Каменка очистилась ото льда. Пахтусов вышел в Карское море. Перед ним расстилались восточные берега Новой Земли, которые еще никогда не были положены на карту.
Почти месяц льды продержали Петра Кузьмича в заливе Литке. Впервые за все время путешествия он с тревогой подумал, что экспедиции придется во второй раз зазимовать на Новой Земле. Но он ни с кем не делился своими опасениями и поддерживал в своих товарищах веру в успешное завершение путешествия. Его тайные опасения, к счастью, не оправдались. Ветер отогнал льды от восточных берегов, и в конце августа 1833 года исследователь достиг пролива Маточкин Шар. Пахтусову хотелось идти дальше к северу, но у него почти вся команда была больна цингой. Он не мог подвергать доверившихся ему людей риску второй зимовки в Арктике, которая для многих была равносильна смерти.
Петр Кузьмич повернул в Баренцево море. Но на этом мытарства экспедиции не закончились. По пути на Большую землю мореплаватели попали в жестокий шторм. Судно пришло в негодность, и они были вынуждены выброситься на берег в устье Печоры.
