Антон Кротов - 200 дней на юг (2001)
"Танзания — миролюбивая страна!"
В кузове этой утренней машины вместе с группой захвата я трясусь по полю, на другой стороне которого неожиданно для меня оказалась воинская часть. Там меня ждал тщательный обыск. Не найдя ничего интересного, военные вновь погрузили меня в машину и повезли назад, на трассу. Я думал — отпустят, но там уже ждала другая машина, с полицейскими. В ней меня повезли назад, в Сонгеа, в областной полицейский участок, скрывая от меня сущность моего преступления и какое меня ждёт наказание за него.
В областном полицейском участке на стене висели диаграммы — столбики красного и синего цвета, помеченные «2000», «1999», «1998» и т. д. Не требовалось знание суахили для того, чтобы догадаться: синие столбики означали число зарегистрированных, а красные — число раскрытых преступлений. В текущем году число преступлений перевалило уже за 4000, но раскрыта была лишь малая часть их. За столом под диаграммами сидел следователь и методично заполнял моё «дело», крупным, красивым почерком на английском языке. Время от времени он задавал мне очередной краткий вопрос, и, получив краткий ответ, продолжал своё писание.
— Может быть, вы объясните, какое преступление я совершил?
— Не мешайте!.. Итак, записываем дальше: "восемнадцатого сентября 2000 года я покинул Судан и прибыл в эфиопский город Метема…"
Предыстория моего преступления уже заняла несколько листов. Ну и бумагомаратель! Пока следователь писал моё «дело», ему поминутно приносили бумаги, дела, он что-то вписывал в конец дела (ха-ха — приговор?) и бумаги эти беззвучно уносились.
— Вы, наверное, хотите улучшить свои показатели? — я показал на график раскрываемости преступлений. — Пишите больше, наверное, вы станете генералом!
Но следователю было не до смеха. "Двадцать седьмого октября я прибыл в Танзанию, в город Аруша..."
Когда моя исповедь была дозаписана (в чём меня обвиняют, мне так и не объяснили, но и так можно догадаться — ночлег на поле недалеко от захолустной военной части), меня позвали в другую комнату, где уже собрался целый консилиум.
За длинным столом сидело пять человек в штатском — вероятно, специалисты по международным шпионам, а во главе, за перпендикулярным столом, сидел главный полисмен, главный военный и какая-то женщина (вероятно, секретарша). За противоположный торец длинного стола посадили меня. Перед каждым «специалистом» лежала шариковая ручка и свежая пачка белой бумаги, на которой они фиксировали свои вопросы и мои ответы на них. Со стенного портрета недремлющим оком на нас взирал недавно переизбранный президент Мкапа.
— Знаете ли вы, в каком городе вы получили свой паспорт? Кто является вашим спонсором? Чем вы занимаетесь в Академии вольных путешествий?
Преподаёте? Так кто же вы — писатель или преподаватель? Сколько у вас при себе денег? 16 долларов и 12620 шиллингов? Как вы думаете с такими деньгами доехать куда-нибудь? Почему вы не заночевали в той деревне, где пили чай? (Значит, именно они проследили и стукнули!) Вы не боитесь зверей?
Я отвечал, что зверей не боюсь, а людей теперь буду бояться и обязуюсь отныне ночевать не ближе чем в двадцати пяти километрах от ближайшего населённого пункта.
Вошёл секретарь и принёс пятьдесят листов ксерокопий, на которых были поксерены все мои бумаги: паспорт, справка АВП и даже визитные карточки (по одной на лист — бумагу специалисты по шпионам не жалели). Ксерокопии делались на стороне, потому как в областном отделении полиции были только печатные машинки, ксерокса не было.
Разбирательство длилось до 10.00. Спросив всё, что пришло им в голову, «специалисты» изгнали меня из совещательной комнаты в приёмный тамбур: ждите, мол.
— Народ, я уже четыре часа как арестован вами, принесите мне завтрак и чай! — возмутился я.
— Ха-ха-ха! чай ему! ха-ха-ха! — засмеялись полицейские в тамбуре, занятые регистрацией разнообразных преступлений в толстые амбарные книги. — Чай ему! ха-ха-ха! ха-ха-ха!
И только через полчаса главный полисмен вызвал меня опять. В комнате уже был только он один, специалисты по шпионам попрятались или вышли через другую дверь.
— Мистер Кротов, вы свободны! — объявил он торжественно, возвращая мне паспорт, справку АВП и прочую макулатуру. Я быстро взял всё сие и шумно покинул полицейский участок.
* * *
Трасса на север, по которой я шёл вчера вечером, и сегодня вновь оказалась населена одними лишь велосипедистами. Идти пешком по второму разу не хотелось — опять будут приставать "мой брат, мой брат", а в деревне, откуда ночью на меня стукнули, увидев меня вновь, стукнут ещё раз. Но вот в толпе велосипедистов показался джип, он подобрал меня и провёз километров пять, до той самой реки, с моста через которую я вчера обещал скинуть "брата"-велосипедиста.
"Танзания — миролюбивая страна!"
Там меня и подобрал автобус на Макамбако. Автобус был полон, и я сел на полу на свой рюкзак, довольный тем, что наконец удаляюсь от столь «миролюбивой» местности. Симпатичная девушка-мусульманка собирала с пассажиров дань, но ко мне пока вопросов не возникало. Но как только на одной из остановок часть пассажиров вышла и я перебрался на сиденье, как билетёрша обратила внимание и на меня.
Моё нежелание оплатить проезд расстроило девушку, тем более, что английского языка она не знала, и объяснять ей свою сущность я не стал. Высаживать меня тоже было ей как-то боязно. Я решил, чтобы не печалить билетёршу, выйти из автобуса на следующей остановке, в какой-нибудь банановой деревне.
* * *
Меня подобрала маршрутка. Её водитель умудрился впихнуть в салон шестнадцать человек (не считая его самого), их объёмистый багаж и дюжину огромных, 50-60-килограммовых мешков с зерном, которые по причине своей бесформенности заняли все, ещё остававшиеся там, пустоты! Последние мешки подвязали верёвками сзади машины сей. Теперь маршрутка (величиной меньше нашего "Автолайна") шла как танк, если врежется во что — раздавит; загрузка более 2000 кг — не шутка!
Но и этого водителю показалось мало, и на остановке он приобрёл связку свежей рыбы. Чтобы она не пахла и не занимала место, которого и так не было, он подвязал её снаружи к боковому зеркальцу! Так и едет: мешки во все стороны торчат и болтаются, рыба знаменем развевается, а я делаю свои заметки, зажатый в углу — одна рука случайно осталась непридавленной!
Над саванной дым костров — крестьяне разжигают себе участки для земледелия. Здесь горная местность (2000 м над уровнем моря) и прохладно. Встречные мотоциклисты мёрзнут на ветру и кутаются в китайские пуховики.
