Джон Кракауэр - В разреженном воздухе
«Я подумал, что она мертва, — продолжает Мэдсен. — Но чуть позже она вдруг зашевелилась, это поразило меня. Она изогнула слегка шею, словно собиралась сесть, ее правая рука поднялась, но на этом все закончилось. Ясуко лежала на спине и больше не двигалась».
Как только Букреев обнаружил группу, ему стало ясно, что он сможет привести за один раз только одного альпиниста. Он нес кислородный баллон, который они с Мэдсеном подсоединили к маске Питтман. Затем Букреев пообещал Мэдсену, что вернется назад как можно быстрее, и ушел с беспомощной Фокс назад к палаткам. «После того как они ушли, — рассказывает Мэдсен, — Бек свернулся в позе эмбриона и больше не двигался. Сэнди тоже свернулась в клубок у меня на коленях и замерла без движения. Я кричал на нее: „Эй, не переставай шевелить руками! Покажи мне свои руки!“ И когда она привстала и высвободила руки, я увидел, что обе руки были без рукавиц — рукавицы болтались у нее на запястьях.
Я попытался засунуть ее руки назад в рукавицы; в это время, совершенно неожиданно, Бек пробормотал: „Эй, я все понял“. После этого он как-то откатился в сторону на небольшое расстояние, оперся на крупный камень и поднялся лицом к ветру, вытянув руки перед собой. Секундой позже порыв ветра просто сдул его назад в темноту, куда лучи моей лампы уже не доставали. Больше я его не видел.
Толя вернулся вскоре после этого и взвалил на себя Сэнди, тогда я собрал свои вещи и потащился за ними, стараясь не потерять из виду лампы Толи и Сэнди. К тому моменту я полагал, что Ясуко мертва, а поиски Бека были гиблым делом». Когда они наконец добрались до четвертого лагеря, было 4:30 утра и небо начало светлеть над восточным горизонтом. Услышав от Мэдсена, что Ясуко не вернулась, Бейдлман залез в свою палатку и почти час проплакал.
Глава шестнадцатая
ЮЖНАЯ СЕДЛОВИНА
Я не доверяю никаким ретроспективным изложениям с большими притязаниями на то, что некто держит под контролем то, о чем повествует; по моему мнению, тот, кто претендует на понимание происходящего, не сопереживая, тот, кто претендует на то, чтобы написать с чувством, вспоминая в спокойном состоянии, является глупцом и лгуном. Понять — значит проникнуться. Вспомнить — значит пережить заново и быть раздавленным… Я восхищаюсь авторами, стоящими на коленях перед лицом события.
Гарольд Бродки «Манипуляции»Стюарт Хатчисон в конце концов смог растрясти и поднять меня в шесть утра 11 мая. «Энди нет в его палатке, — мрачно сообщил он, — и непохоже, что он находится в какой-нибудь другой. Я думаю, что он не вернулся».
«Гарольд не вернулся? — спросил я. — Не может быть. Я своими глазами видел, как он подошел к лагерю». Шокированный и сбитый с толку, я натянул ботинки и поспешил на поиски Харриса. Ветер дул все так же сильно — даже несколько раз сбил меня с ног, — но рассвет был ясным и прозрачным, видимость — великолепной. Чуть больше чем за час я обыскал всю западную половину седловины, заглядывая за валуны, ощупывая искромсанные, давно заброшенные палатки, но не нашел никаких следов Харриса. Адреналин хлынул мне в кровь. Слезы застилали глаза, тут же замерзая и слепляя веки. Куда мог пропасть Энди? Просто невероятно.
Я пошел к тому месту над самой седловиной, откуда Харрис соскользнул вниз по льду, и потом стал методично восстанавливать в памяти маршрут, по которому он следовал в направлении лагеря. Маршрут пролегал по широкой, почти ровной ледяной ложбине. С того места, где я последний раз видел Харриса перед тем, как сгустились облака, ему оставалось повернуть налево и пройти к палаткам десять-пятнадцать метров вверх по камням.
Однако я понимал, что если Харрис не повернул налево, а продолжал двигаться прямо вниз по ложбине, что легко было сделать в такой метели, даже не будучи изможденным и отупевшим от горной болезни, то он быстро мог дойти до западного края седловины. Седловина заканчивалась там отвесной серой ледяной стеной Лхоцзе, которая обрушивалась вниз на 1200 метров по вертикали на днище Западного цирка. Стоя там, боясь подойти чуть ближе к краю, я заметил одинокие слабые следы от кошек, которые шли мимо меня в направлении бездны. Я боялся подумать, что это были следы Энди Харриса.
Когда прошлым вечером я пришел в лагерь, то рассказал Хатчисону что видел, как Харрис благополучно добрался до палаток. Хатчисон передал по радиосвязи эту новость в базовый лагерь, а оттуда ее по спутниковому телефону передали в Новую Зеландию, Фионе Макферсон, которая была спутницей жизни Харриса. Она облегченно вздохнула, когда узнала, что Харрис невредим и находится в четвертом лагере. Однако теперь необходимо было сделать невообразимое: снова позвонить Макферсон и сообщить ей, что произошла ужасная ошибка и на самом деле Энди не вернулся и, по всей вероятности, погиб. Представляя этот телефонный разговор и свою роль в происшедшем, я ощутил подступающую тошноту, упал на колени и меня тошнило снова и снова, в то время как ледяной ветер дул порывами мне в спину.
Проведя час в напрасных поисках Энди, я вернулся в свою палатку как раз во время разговора по радио между базовым лагерем и Робом Холлом; я узнал, что он был наверху, на гребне вершины, и просил помощи. Затем Хатчисон рассказал мне, что Бек и Ясуко погибли и что Скотт Фишер потерялся где-то наверху на горе. Вскоре после этого батареи нашего радио разрядились, отрезав нас от остальных. Обеспокоенные тем, что потеряли с нами контакт, члены команды IMAX, находящиеся во втором лагере, позвонили в южноафриканскую команду, чьи палатки на седловине стояли всего в нескольких ярдах от наших.
Дэвид Бришерс — лидер команды IMAX и альпинист, которого я знаю двадцать лет, — рассказывает: «Мы знали, что у южноафриканцев был мощный радиопередатчик в рабочем состоянии, поэтому и попросили одного из членов их команды, находящегося во втором лагере, позвонить к Вудалу на Южную седловину и передать ему следующее: „Послушай, случилось непредвиденное. Там, наверху, умирают люди. Нам необходимо иметь связь с оставшимися в живых из команды Холла, чтобы скоординировать спасательную операцию. Пожалуйста, дай попользоваться вашим радиопередатчиком Джону Кракауэру“. И Вудал ответил нет. Было совершенно ясно, какова цена этого отказа, но они не дали своего радиопередатчика».
Сразу после экспедиции, когда я готовил статью для журнала «Outside», я опросил всех, кого только смог, из команд Холла и Фишера, со многими из них я говорил по нескольку раз. Но Мартин Адамс, относящийся с недоверием к репортерам, не желал обсуждать последствия трагедии и, несмотря на мои многократные попытки, всячески избегал разговора со мной, пока статья не появилась в печати.
