Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...
Гурьев рад за парня. Списать по болезни на берег просто. А ведь это значит выкинуть на улицу. Куда он денется, когда полно безработных? На другое судно не возьмут — конкурентов немало. А рулевым Адемола становится хорошим — чувствует ход судна, как говорится, работает нервами, и судно, всегда готовое поартачиться, безропотно признает его власть.
В дверь постучали. Вошел вахтенный, протянул конверт:
— Посыльный с почты принес. Срочная телеграмма мистеру Чугаеву.
— Ну и неси ему в машинное отделение!
Когда вахтенный ушел, Гурьев задумался. Срочная! Как раз накануне отхода! Может, у Павла дома неприятность какая? В Ленинграде у него мать, сестренка младшая. Гурьев прошелся по каюте, заглянул в иллюминатор. Потом решительно потянулся к телефону, набрал номер.
— Павел, что у тебя там стряслось? Докладывай!
Он услышал в трубке какие-то странные звуки — то ли смех, то ли всхлипывание.
— Ну что там, говори! Откуда телеграмма?
— Не поверишь! — шумно усмехнулся в трубку Чугаев. — Знаешь откуда? Из Лондона. И знаешь, что в ней написано? Слушай, перевожу с английского: «С благодарностью вспоминаю вашу помощь. Молюсь Всевышнему о ниспослании благополучного плавания вашему судну, а вам доброго здоровья…» Понял? А знаешь, какая подпись: «Преподобный Филипп Глен, миссионер англиканской церкви».
— Это тот самый, что на дороге?
— Тот самый… Надо же, на кого напоролся! Миссионер! Если бы знал!
— Ну и что? Отказался бы помочь?
Голос Чугаева в трубке погустел.
— Да нет, не отказался. Человек ведь… Хоть и миссионер!
Гурьев рассмеялся:
— Выходит, не зря старался. По твоей милости мы теперь с божьей помощью поплывем?
— Тоже неплохо… — прогудел Чугаев.
Перед пятью Гурьев поднялся на мостик. Там уже стоял его старший помощник Гардинер, немолодой, редкий для африканцев седовласый человек, выходец из племени, живущего в северных горных районах страны, но связавший всю свою жизнь с морем.
— Все в порядке, сэр! — доложил он.
— Будем отходить!
Гурьев вышел на крыло мостика. «Марина» посудина невеликая — отвалиться от стенки недолго. Внизу на причале по-прежнему пестрела толпа моряцких подруг. Среди темных, матово отсвечивающих в закатном солнце лиц он без труда отыскал то лицо, которое ему хотелось увидеть. Женщина смотрела на судно, и в солнечном свете ее глаза поблескивали, как звездочки. Красива жена у моториста! И в сердце капитана на мгновение кольнула тоска. Женщина, словно почувствовав взгляд капитана, медленно подняла свою изящную руку, и лицо ее озарилось улыбкой. А ее веточку хибискуса он поставил в своей каюте в стакан с водой.
Поодаль от толпы женщин стояли бородатый Денискин в белой капитанской фуражке с белым верхом, которую он привез с Родины, из его бороды торчала трубка. Рядом были Эдик с Лаурой. Свежий ветер океана развевал густые волосы Лауры, как полотнище черного флага. Увидев Гурьева, появившегося на крыле мостика, друзья замахали руками. Он им ответил коротким приветственным жестом — сейчас публичные сантименты ни к чему. Вдруг подумал: самолет прилетит из Москвы второго января, третьего утром Эдик письма заберет, и, может быть, в тот же день Денискин с портовой радиостанции передаст на «Марину» весточку.
Гурьев повернул голову в сторону рубки и крикнул:
— Самый малый вперед!
— Есть, сэр, самый малый вперед! — заученно повторил Гардинер.
Прошли мимо стоящего на рейде «японца». Гурьев приложил к глазам бинокль. Палубы на судне были безлюдны, только на юте, почти у самого кормового флагштока, сидели прямо на палубе, по-восточному скрестив ноги, два японца и из пиал безмятежно поедали палочками свой обед. Как будто и ничего не происходило сегодня ночью у борта их судна. Подумал о пойманном молодом бандюге. Когда «Марина» вернется, его уже не будет на свете. А лицо у парня совсем детское.
На мостик поднялся Чугаев. Рубашка его прилипла к телу. Можно себе представить, какой там, в машине, ад.
— Обороты по норме! — коротко доложил он и потянулся к свободному биноклю, чтобы в последний раз взглянуть на берег, который они теперь не увидят долгие дни.
Когда подходили к оконечности мола, за которой уже начался открытый океан, вдруг со стороны города, оттуда, где был причал, донеслись три слабых автомобильных гудка — это, конечно, Эдик! Жаль, что нельзя ответить тем же — в порту судам гудеть запрещено.
Они еще постояли с Чугаевым на крыле мостика, наслаждаясь прохладной струей океанского ветра, потом вернулись в рубку.
Не глядя на Чугаева, Гурьев вдруг спокойно сообщил:
— Между прочим, ящик с книгами и журналами мы забыли в багажнике машины Попцова.
— Что?!
— …И гречку тоже…
Чугаев обхватил голову руками и покачался из стороны в сторону, как восточный божок. На него с удивлением взглянул Гардинер и стоящий на штурвале Адемола. Они не понимали, о чем речь, но им было ясно: у русских случилась какая-то неприятность. Однако спросить не решались.
— И когда ты вспомнил?
— Когда отдавали швартовы.
Чугаев возмущенно дернул плечом:
— Но ведь можно было еще вернуться!
Гурьев подошел к лобовому стеклу, поглядел на строй стоящих впереди на рейде судов, скомандовал Адемоле по-английски:
— Держи чуток правее!
Помолчал минуту, потом обернулся к Чугаеву:
— В пять так в пять! Ты же знаешь…
Чугаев знал. Гурьев не терпел расхлябанности. Раз отход в пять, значит, в пять ноль-ноль они и отойдут. Такому он придерживался на Родине, на советских судах, то же требовал и здесь. А здесь это было особенно важным: на борту «Марины» полно деревенских парней, у них довольно приблизительные понятия о дисциплине. И он их должен учить. Это требует компания, это отвечает его собственным убеждениям, коль уж он, Гурьев, взялся африканцам помогать.
— Как же нас угораздило забыть? — вздыхал Чугаев. — Вот ведь лопухи! А что же Эдик? Он-то что?
— Да все из-за этой пиратской истории!
Они опять помолчали.
— Плохо нам будет без чтива… — Павел ярый книголюб, и вдруг за весь рейс перед глазами ни строчки!
Гурьев положил ему на плечо руку:
— Музыку будем слушать по радио… Сами споем.
Чугаев усмехнулся:
— Арии из опер. «Куда, куда вы удалились?..»
Когда Чугаев ушел, обеспокоенный Гардинер все-таки решился спросить:
— Все в порядке, сэр?
Гурьев улыбнулся:
— Все, все в порядке, коллега! — и в доказательство поднял большой палец.
Едва они выбрались из зоны стоящих вблизи порта на рейде кораблей, как день мгновенно погас, на город, уходящий за корму, рухнул тяжелый влажный мрак, и в нем тут же затеплились многочисленные, но блеклые огоньки. Они все больше и больше тускнели, пока не закатились за горизонт, как неведомые чужие созвездия. Но Африка была недалеко, «Марина» шла вдоль ее берегов, и порой казалось, что ветер доносит с просторов континента тревожный запах тропических лесов. Там, за невидимым горизонтом, на тысячи километров вдоль берега океана с севера на юг, в тесном соседстве друг с другом лежали африканские страны, малые и большие, каждая со своей судьбой, со своими надеждами, радостями и бедами.
