Владимир Арсеньев - В горах Сихотэ-Алиня
К вечеру наш пароход дошел до селения Вятского,[43] расположенного на правом, нагорном берегу Амура. Здесь на несколько часов была сделана остановка для погрузки дров. Я тотчас сошел на берег, чтобы осмотреть селение. Невеселый вид имело оно. Прежде всего мне бросились в глаза бесчисленные штабели дров, за ними выше на берегу виднелись жилые дома и дворовые постройки, сделанные основательно и прочно, даже заборы были сложены из бревен. Все указывало на достатки населения, и вместе с тем в глаза била неряшливость, на дворах развал, груды конского навоза и непролазная грязь. Вдоль деревни идет одна улица. Две тощие гнедые лошади лениво плелись по дороге, они часто останавливались, хлопали губами, подбирая травинки, и подымали пыль. Следом за ними шел пожилой человек. Он ругал лошадей, кричал на них и размахивал руками. Амурские жители не имеют телег и ездят по Амуру летом на лодках, а зимой по льду на санях. Вот почему в каждом дворе было по две-три пары саней. На возвратном пути я опять увидел того же крестьянина. Он сидел на скамейке у ворот одного из домов и с кем-то переговаривался через дорогу. Нехотя ответил он на мое приветствие и спросил меня, не я ли буду новый учитель. Мой отрицательный ответ, видимо, его успокоил. Он подвинулся на скамейке и предложил мне присесть. От него я узнал, что крестьяне переселились сюда из Вятской губернии около полу-столетия назад. Живут они с достатком и занимаются зимним извозом и доставкой дров на пароходы. Земледелие не в почете потому, что нигде поблизости нет хорошей земли, а также потому, что есть другие, более выгодные заработки. И в самом деле! Один пуд осетровой рыбы продавался по 40 рублей, а пуд черной икры — по 320. Если ход кеты был удачный, то средняя семья из четырех взрослых душ могла поймать столько рыбы, что, продав ее в посоленном виде, за вычетом всех расходов на соль, бочки, фрахт и пр., она не только вполне обеспечивала себя до нового улова, но даже откладывала значительную сумму денег на черный день.
Поговорив немного с вятским старожилом, я пошел к берегу. Пароход, казалось, был насыщен электричеством. Ослепительные лучи его вырывались из всех дверей, люков и иллюминаторов и отражались в черной воде. По сходням взад и вперед ходили корейцы, носильщики дров. Я отправился было к себе в каюту с намерением уснуть, но сильный шум на палубе принудил меня одеться и снова выйти наверх.
Был второй час ночи. По небу плыла полная луна, серебрившая своим трепетным светом широкий плес Амура. Впереди неясно вырисовывались контуры какого-то мыса. Селение Вятское отходило на покой, кое-где в избах еще светились огни…
И вот в эти ночные часы из воды вышло и поднялось на воздух бесчисленное множество эфемерид. В простонародье их называют «поденками». Их личинки живут в воде и ведут хищнический образ жизни. Но потом вдруг все разом они подымаются на поверхность воды и превращаются в изящные крылатые создания бледноголубого цвета с прозрачными крылышками и тремя хвостовыми щетинками. Поденок было так много, что если бы не теплая летняя ночь и не душный запах рано скошенной где-то сухой травы, их можно было принять за снег. Их было тысячи тысяч, миллионы. Они буквально наполняли весь воздух, бились в освещенные окна кают, засыпали палубу и плавали по воде. Эфемериды торопились жить. Их век короток, всего лишь 24 часа. Из темной пучины вод они поднялись на воздух для того, чтобы произвести себе подобных и умереть.
Я не мог долго быть на палубе. Насекомые буквально облепили меня. Они хлестали по лицу, заползали в рукава, набивались в волосы, лезли в уши. Я пробовал отмахиваться от них; это оказалось совершенно бесполезным занятием. В каюте было жарко и душно, но нельзя было открыть окон из-за тех же самых прелестных эфемерид. Долго я ворочался с боку на бок и только перед рассветом немного забылся сном.
Когда на другой день я проснулся, пароход уже был в пути. Между озером Катар и селением Вятским Амур некоторое время течет в широтном направлении, но затем вновь поворачивает на северо-восток. Здесь правый берег состоит из ряда плоских возвышенностей, изрезанных глубокими оврагами. Он слагается из базальтовой лавы и древнейших горных пород. Около селения Елабужского возвышенности отходят от Амура в глубь страны и вновь появляются после Гасинской протоки, вытекающей из озера того же наименования.
По показаниям Пояркова, от устья Уссури вниз по Амуру на четыре дня плавания жили дючерны, а далее натки.[44] Такого самоназвания туземцев в указанных местах мы теперь нигде не находим. Позднейшие писатели говорят о ходзенах и гольдах. Наиболее крупные гольдские селения по правому берегу Амура от Хабаровска до села Троицкого расположились в следующем порядке: Чепчики, Хованда, Сакачи-Алян, Люмоми, Хоухолю, Муху, Гаси, Дады, Дыэрга, Найхин, Джагри.
Около Сакачи-Аляна на берегу Амура есть писаные камни, затопляемые во время половодья. На одном камне схематически изображено человеческое лицо. Можно ясно различить глаза, нос, брови, рот и щеки. На другом камне — два человеческих лица: глаза, рот и даже нос сделаны концентрическими кругами, а на лбу ряд волнообразных линий, отчего получилось выражение удивления, как бы с поднятыми бровями. Рядом профиль какого-то фантастического животного с длинным хвостом и семью ногами. Оно изображено при помощи четырех концентрических кругов, из которых задний наибольший, потом два малых и на месте головы — круг среднего размера. Линия, объемлющая круги, частью ломаная, частью кривая, изображает контур животного. На последнем камне довольно верное изображение в профиль оленя. Круп животного тоже разрисован концентрическими кругами. На боках видны ребра в виде кривых линий, а на шее и спине ближе к холке какие-то непонятные завитки.
Часам к десяти утра пароход дошел до села Троицкого, расположенного также на правом берегу Амура. От Вятского оно отличалось разве только размерами. Общий колорит старожильческий. В давние времена здесь было гольдское селение Толчека.
Несмотря на то, что пароходы ходят по Амуру довольно часто, для амурских крестьян это всегда событие. Заслышав свистки, все население бросает дома и устремляется к берегу для того, чтобы принять доставленное из Хабаровска продовольствие, посмотреть, не едет ли кто из знакомых, а то и просто посмотреть на публику. Так было и на этот раз. В толпе на берегу я узнал Косякова, приехавшего из селения Найхин на двух гольдских лодках, для того чтобы встретить нас и в последний раз сделать кое-какие закупки. Покончив с делами, мы забрали свой багаж и отправились к лодкам. Около них на прибрежной гальке сидело пять человек гольдов. Все они были среднего роста и хорошо сложены. Они имели овальные лица, слегка выдающиеся скулы, небольшие носы и темно-карие глаза. Длинные черные волосы их были заплетены в косы по маньчжурскому образцу. Костюм наших новых знакомых состоял из короткой тельной рубашки белого цвета и одного или двух пестрых халатов длиною до колен, полы которых запахивались одна на другую и застегивались сбоку на маленькие металлические пуговицы, похожие на бубенчики.
