Жюль Верн - Таинственный остров (перевод Н. Немчиновой и А. Худадовой )
Сайрес Смит слушал молча, но глаза у него блестели. Вот он — благоприятный случай. Разве можно его упустить. План очень рискованный, но и только, — он вполне осуществим. Несмотря на охрану, ночью можно пробраться к воздушному шару, залезть в гондолу, потом перерезать канаты, удерживающие шар! Понятно, тут легко и голову сложить, но возможно, что всё сойдёт хорошо, а без этой бури… Да, без этой бури шар уже давно бы вылетел, и долгожданный случай так и не представился!
— Я не один! — коротко заключил он вслух свои размышления.
— Сколько человек хотите взять с собой? — спросил моряк.
— Двух — моего друга Спилета и слугу Наба.
— Значит, вас трое, — заметил Пенкроф, — да я с Гербертом. Итого — пятеро. А предполагалось, что на шаре полетят шестеро…
— Отлично. Мы полетим! — воскликнул Сайрес Смит.
Он сказал «мы», давая обязательство и за журналиста, — действительно Гедеон Спилет был не робкого десятка, а когда узнал о возникшем замысле, одобрил его безоговорочно. Он только удивился, что ему самому не пришла в голову такая простая мысль. А что касается Наба, то он последовал бы за хозяином всюду, куда бы тому ни вздумалось отправиться.
— Стало быть, до вечера, — сказал Пенкроф. — Будем все пятеро слоняться вокруг да около, словно из любопытства.
— До вечера, — подтвердил Сайрес Смит, — встретимся в десять часов. Хоть бы эта буря не утихла до нашего вылета!
Пенкроф простился с инженером и вернулся к себе на квартиру, где оставался юный Герберт Браун. Смелый мальчик знал о замыслах моряка и с беспокойством ожидал результатов его разговора с инженером. Как видят читатели, тут сошлось пятеро смельчаков, раз они решались броситься навстречу неумолимому урагану!
Да, буря не стихла, и ни Джонатан Форстер, ни его спутники даже не подходили к хрупкой гондоле! Погода весь день была ужасная. Инженер боялся только одного: как бы оболочка аэростата, который ветром пригибало к земле, не разорвалась на тысячу кусков. Целыми часами Смит бродил по почти безлюдной площади, наблюдая за воздушным шаром. То же самое делал и Пенкроф; засунув руки в карманы, он прохаживался по площади, время от времени позевывал, словно забрёл сюда от нечего делать и не знает, как ему убить время; а в действительности тоже был полон страха, что оболочка шара разорвётся или, чего доброго, лопнут канаты и шар умчится в небеса.
Наступил вечер. Спустилась непроглядная тьма. По земле полз густой туман, похожий на облака. Пошёл дождь, смешанный со снегом. Сразу похолодало. Какая-то влажная мгла нависла над Ричмондом. Казалось, что неистовая буря установила перемирие между осаждающими и осаждёнными, и пушки умолкли, устрашась грозного рёва урагана. Улицы города были пустынны. Ни души и на площади, посреди которой бился на ветру аэростат, — вероятно, не считали нужным в такую лютую непогоду охранять его. Итак, всё благоприятствовало побегу пленных, но как же решиться на страшное путешествие, как отдать себя на волю неистовых стихий?
— Неважная погодка! — пробормотал Пенкроф и, ухватившись за шляпу, ударом кулака покрепче её нахлобучил. — Ну, да ничего! Как-нибудь справимся!
В половине десятого Сайрес Смит и его спутники с разных сторон прокрались на площадь, где царил непроницаемый мрак, ибо ветер загасил все газовые фонари Не видно было даже очертаний огромного аэростата, прибитого ветром к земле. Помимо мешков с балластом, привязанных к предохранительной сетке, гондолу шара ещё держал прочный канат, — он был пропущен сквозь железное кольцо, вделанное в мостовую, и оба его конца привязаны к плетёной гондоле.
Пятеро пленников встретились возле этой корзины. Никто их не заметил — стояла такая темь, что и сами они друг друга не видели.
Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Наб и Герберт, не произнеся ни слова, забрались в гондолу, а тем временем Пенкроф, по указанию инженера, отвязывал один за другим мешки с балластом. Через несколько секунд моряк присоединился к своим товарищам.
Теперь аэростат удерживал только канат, и Сайресу Смиту оставалось лишь дать приказ к отлёту.
И вдруг в эту минуту в гондолу прыгнула собака. Это был Топ, любимый пёс инженера, оборвав свою цепь, он прибежал вслед за хозяином. Боясь, что собака окажется лишним грузом, Сайрес Смит хотел её прогнать.
— Не беда, возьмём и собаку! — сказал Пенкроф и выбросил из гондолы два мешка с песком.
Потом он отвязал канат, и шар, взлетев по косой, с яростной силой взвился в поднебесье, сбив при взлёте две дымовые трубы.
Ураган бушевал во всю свою лютую мощь. Ночью нечего было и помышлять о спуске, а когда настал день, земли не было видно из-за плотной пелены тумана. Только на пятый день в просвете меж тучами под аэростатом, который ветер гнал с ужасающей быстротой, показалось море.
Читателям уже известно, что из пяти беглецов, поднявшихся 20 марта на воздушном шаре, четырёх выбросило 24 марта на пустынный берег, находившийся на расстоянии шести тысяч миль от Ричмонда,[2] а тот, кого не оказалось среди спасшихся, тот, к кому они прежде всего бросились на помощь, был не кто иной, как Сайрес Смит — человек, который вполне естественно стал их предводителем.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Инженера Смита, угнездившегося в ячейках предохранительной сетки, смыло волной, когда порвались верёвки. Исчезла и его собака Топ, — верный пёс сам бросился в море на помощь хозяину.
— Вперёд! — крикнул журналист.
И все четверо — Гедеон Спилет, Герберт, Пенкроф и Наб, — позабыв о голоде и усталости, пустились на поиски своего товарища.
Бедняга Наб плакал от ярости и отчаяния при мысли о том, что он потерял самого дорогого ему в мире человека.
Не прошло и двух минут с того мгновения, как Сайрес Смит исчез. Следовательно, спутники его, достигшие земли, ещё могли надеяться, что они успеют спасти инженера.
— Искать его надо. Искать! — восклицал Наб.
— Да, Наб, — отвечал Гедеон Спилет. — Мы найдём его!
— Живым?
— Живым!
— Умеет он плавать? — спросил Пенкроф.
— Умеет! — ответил Наб. — К тому же с ним Топ…
Моряк прислушался к реву океана и покачал головой.
Инженер исчез у северной части побережья, приблизительно на расстоянии в полмили от того места, куда выбросило остальных. Если ему удалось добраться до ближайшей отмели — значит, пройти им надо было самое большее полмили.
