Жюль Верн - Михаил Строгов
Когда-то считалось, что Томск расположен на самом краю света. Попасть туда — значило предпринять целое путешествие. Теперь, если дорогу не топчет сапог захватчиков, это всего лишь прогулка. Вскоре будет даже построена железная дорога, которая через Уральский хребет соединит город с Пермью.
Красив ли Томск? Приходится признать, что на этот счет мнения путешественников расходятся. Для мадам де Бурбулон, которая во время своего путешествия из Шанхая в Москву провела там несколько дней, место это не очень живописное. Судя по ее описанию, это малозначительный городок со старыми кирпичными и каменными домами, с очень узкими улочками, резко отличающимися от улиц большинства крупных сибирских городов, с грязными кварталами, где ютятся главным образом татары и толкутся тихие пьяницы, «которые апатичны даже в опьянении, как и все народы Севера!».
А вот путешественник Генри Рассел-Киллоу от Томска просто в восхищении. Не связано ли это с тем, что он видел город среди зимы, укутанный снежным покрывалом, тогда как мадам Бурбулон проезжала через него в разгар лета? Такое объяснение не лишено смысла и могло бы служить подтверждением бытующего мнения, что некоторые холодные страны по-настоящему можно оценить лишь в холодное время года, так же как жаркие — в жару.
Как бы там ни было, г-н Рассел-Киллоу положительно утверждает, что Томск не только самый красивый город Сибири, но и один из красивейших городов мира, с его домами, украшенными колоннадой и перистилем, с его деревянными тротуарами, широкими и правильными улицами, с его пятнадцатью великолепными церквами, отражающимися в водах Томи, которая шире любой реки Франции.
Истина находится посредине. Томск с его двадцатью пятью тысячами жителей живописными уступами подымается по склонувытянутого холма с весьма крутыми откосами.
Однако даже красивейший город мира становится самым уродливым, если он захвачен врагом. Кто в такую годину захотел бы им восторгаться? Оставшись под защитой немногих батальонов пеших казаков, несших свою службу бессменно, город не смог противостоять напору колонн эмира. Некоторая часть его населения, татары по происхождению, оказала его ордам, татарам как и они, совсем недурной прием, и теперь Томск мог показаться сколько-нибудь русским или сибирским, только если бы очутился в центре Кокандского или Бухарского ханства.
Именно в Томске и собирался эмир устроить прием своей победоносной армии. В ее честь устраивался настоящий праздник — с песнями, танцами, джигитовкой и буйной оргией в заключение.
Театром для этой чисто азиатской церемонии было выбрано широкое плато в той части холма, которая на сто футов возвышалась нал течением Томи. Отсюда открывалась панорама с бесконечной перспективой изящных домов и увенчанных пузатыми куполами церквей, с бесчисленными извивами реки, а дальше, на заднем плане, — лесами, тонувшими в дымке горячего воздуха. Замыкала эту картину великолепная зеленая рамка из чудесно сочетавшихся друг с другом сосен и огромных кедров.
Слева от плато на широких площадках была временно возведена ослепительная декорация, изображавшая дворец удивительной архитектуры, явный образчик бухарских — полумавританских, полутатарских — монументов. Над этим дворцом, меж остриями минаретов, которыми он ощетинился, и верхушками дерев, что затеняли плато, кружили сотни прирученных аистов, привезенных татарами из Бухары.
Площадки были предназначены для двора эмира — ханов-союзников, высоких должностных лиц, а также для гаремов каждого из этих властителей Туркестана.
Султанши — это обычно всего лишь рабыни, купленные на рынках Закавказья и Персии; у одних лица были открыты, другие скрывали их от чужих взглядов под чадрой. Одеяния ханских жен отличались невероятной роскошью. Изящные накидки с рукавами, подобранными сзади и скрепленными на манер европейского пуфа, позволяли видеть их обнаженные до плеч прекрасные руки с браслетами на запястьях и соединявшими их цепочками из драгоценных камней; ноготки на тонких пальчиках были подкрашены соком «хенны» [84]. При малейшем движении накидок, сшитых из шелка, по тонкости сравнимого с паутинкой, или из мягкой «алачи» — хлопковой ткани в узкую полоску — слышалось легкое «фру-фру», столь приятное восточному уху. Под верхним одеянием сверкали парчовые юбки, прикрывавшие шелковые шаровары, которые были подвязаны чуть выше мягких сапожков с изящным вырезом и жемчужной вышивкой. Султанши, не носившие покрывал, позволяли любоваться своими длинными косичками, которые тонкими нитями выбивались из-под ярких тюрбанов, восхитительными глазками, великолепными зубками и ослепительным цветом кожи, который подчеркивали чернота насурмленных бровей, соединенных над переносицей легкой волнистой линией, и чуть оттененные графитом веки.
У подножия площадок, укрытых стягами и знаменами, дежурили стражники из личной охраны эмира, носившие на боку изогнутую саблю, кинжал за поясом, с двухметровым копьем в руках. Некоторые из солдат держали белые жезлы, другие — огромные алебарды, украшенные султанами из серебряных и золотых нитей.
Вокруг, вплоть до задних планов этого широкого плато, на крутых склонах, которые ниже омывала Томь, гомонила разноязыкая толпа, собравшая представителей всех народностей Центральной Азии. Были тут и рыжебородые, сероглазые узбеки с высокими малахаями из шкуры черного барана и в «архалуках» — коротких кафтанах татарского покроя. Толклись туркмены, одетые в национальный костюм — яркие широкие шаровары, куртку и плащ из верблюжьей ткани, рыжую шапку в форме конуса или раструба, который дополняли высокие русские кожаные сапоги и кривой тесак или нож, на узком ремешке висевший у пояса. Всюду, рядом с их хозяевами, можно было видеть и туркменских женщин, удлинявших косы шнурками из козьей шерсти, в кофтах с открытым воротом под «джубой» (шубкой) в синюю, красную и зеленую полоску; ноги их сверху вниз до кожаных сандалий были перевязаны крест-накрест цветными ленточками. И здесь же — словно на клич эмира сошлись все народности, живущие по русско-китайской границе, — можно было встретить маньчжуров с выбритым лбом и висками, с заплетенными в косицы волосами, в длинных халатах и шелковых, перехваченных поясом рубахах, в круглых тюбетейках из вишневого сатина с черной кромкой и рыжей бахромой; а рядом с ними — замечательные типы женщин Маньчжурии, чьи головки кокетливо обвивали искусственные цветы, державшиеся на золотых шпильках, и бабочки, нежно льнувшие к черным волосам. И наконец, эту толпу приглашенных на татарский праздник дополняли монголы, бухарцы [85], персы и туркестанские китайцы.
