Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
По тропинке, извивавшейся между кочками солончака, я и ехал часов 5–6 из садов Лукчуна в селение Дыгай. Хотя была уже половина сентября (или даже конец его по нов. стилю), но в Турфанской впадине под 43° широты, представляющей самое низкое место материка Азии, вдавленное на 100–150 м ниже уровня океана, было очень душно. Накалённые солнцем бурые гипсовые кочки, совершенно лишённые растительности, дышали жаром, и я был рад, когда в селении Дыгай мог слезть с коня и укрыться в сакле таранчи, аксакала, т. е. старшины, к которому заехал.
Мы уже испытали жару Турфанской впадины три года назад во время разведки с немцами древностей возле Лукчуна, когда приходилось прерывать работу с 10–11 часов утра до 4 часов дня. Консул рассказал мне, что ещё в конце X века посол китайского императора Тхай-цуна доносил о невыносимой летней жаре в Турфанском округе, от которой жители этой страны укрываются в подземельях, а птицы в самый зной не могут летать. Но, проведя лето в этом округе на открытом воздухе, я думаю, что этот посол очень преувеличил жару, чтобы заслужить благодарность императора в виде награды за перенесенные им тягости. Я не слыхал от жителей Лукчуна, чтобы они прятались от жары в подземельях, которых вообще в селениях нет. Может быть, посол слышал о кярызах; в этих подземных галереях, где течёт вода, конечно, гораздо прохладнее и туда, может быть, какие-нибудь больные спускаются в жаркие часы.
Селение Дыгай оказалось довольно крупным — с полсотни домов на восьми кярызах, т. е. штольнях, выводящих грунтовую воду из наносов, описанных мною раньше. Жители разводят прекрасные дыни, которыми славится это селение, и я, конечно, лакомился ими, обсуждая с аксакалом дальнейший путь. Оказалось, что жители занимаются не только бахчеводством, но являются также прекрасными охотниками и промышляют в пустынном хребте Чолтаг, скалистые вершины которого закрывают вид на юг. В этих горах, совершенно безлюдных и бедных водой, водятся дзерены и сайги, горные бараны (архары), козлы (куку-яманы), а за ними, в пустынях между Чолтагом и Курук-тагом, даже дикие верблюды. Эта пустыня, как говорят, самая труднодоступная, и ни один европейский путешественник в её пределах ещё не бывал, как позже сообщил мне консул. Аксакал сказал мне, что на южной окраине впадины, недалеко от подножия Чолтага и на юго-запад от селения Дыгай, находятся развалины города Асса, очень древнего, до которого, вероятно, когда-то добегала речка из Чолтага. Впадину к югу от Лукчуна иногда называют Асса по имени этого города. Это указание я записал себе на всякий случай, полагая, что придётся ещё посетить это место.
Аксакал помог мне найти проводника из местных охотников. Ещё вечером пришёл ко мне пожилой таранча, и мы сговорились в цене Он обещал довести меня до озера Шонанор, до которого считали 200 вёрст, за 4–5 дней, если не задержит сильная буря. Он предупредил, что поедет на верблюде и что мой конь может не выдержать больших безводных переходов, несмотря на запас воды, который будет у нас в бочонках, и добавил, что необходимо взять с собой для коня вьюк сухого клевера, так как по дороге подножный корм только верблюжий, да и то скудный. Эти предосторожности немного смутили меня; но не мог же я отказаться от попытки пройти по дороге, которая когда-то была казённым трактом, на которой были станции и по которой возили даже серебро в Урумчи, Кульджу и Кашгар.
Так как было ещё достаточно жарко, проводник предложил выехать на следующий день уже под вечер, идти до полуночи, сделать небольшой привал часа на три и затем продолжать до позднего утра, чтобы выполнить первый большой безводный переход вдоль песков Кумтаг.
На следующий день после обеда явился проводник с своим верблюдом; аксакал снабдил меня вьюком хорошего сена из люцерны и клевера. Мы напоили своих животных, наполнили мои бочонки и покрыли их сеном. Я сел на второго верблюда, нёсшего лёгкий вьюк из лёгкой палатки, постели и провизии, чтобы не утомлять сразу своего коня.
Пошли из селения почти прямо на восток вдоль небольшого ручья, который выходил из подножия пустыни Чолтага и тёк несколько вёрст до селения. Впереди уже видны были жёлтые барханы песков Кумтаг. Справа поднималось с небольшим уклоном подножие Чолтага. Слева громоздились барханы песков, становившиеся постепенно всё выше и быстро закрывшие ближайший горизонт. Их крутые подветренные склоны из рыхлого песка были обращены на запад и местами поднимались в два и три яруса друг над другом. Растительность вскоре совсем исчезла — началась абсолютная пустыня, но дорога была ровная. День выдался хотя жаркий, но тихий и ясный, солнце медленно склонялось к закату, и наш маленький караван двигался размеренным шагом на восток.
Мы вышли из селения около пяти часов дня и прошагали шесть с лишним часов с одной короткой остановкой. Солнце закатилось, на юго-востоке показалась добрая половина луны и осветила наш путь, который, впрочем, трудно было потерять, так как две или три дорожки, пробитые верблюдами, вероятно, уже в те далёкие дни, когда по дороге ходили караваны, были ещё хорошо заметны. Когда луна стала закатываться, мы остановились, сняли вьюки, уложили верблюдов на отдых, сварили себе чай, закусили; моя лошадь получила хороший сноп люцерны, а верблюды дремали, пережёвывая свою жвачку.
Пока мы чаевали, проводник рассказал мне, что население Дыгая, вероятно и всего Лукчуна, убеждено, что пески Кумтаг засыпали какой-то древний город за неуважение божьих заповедей. Город был большой и языческий и жители развращены, не признавали никаких родственных отношений, братья женились на сёстрах, отцы на своих дочерях. В городе был только один праведник, и ему ночью явился ангел и объявил, что в следующую ночь город будет погребён под тучей песка, которую принесёт ветер в наказание за распутную жизнь жителей города. Ангел велел праведнику взять большую палку, воткнуть в песок и бегать вокруг неё всё время, пока будет сыпаться с неба песок. Но палку будет также засыпать, поэтому нужно её время от времени выдёргивать, опять втыкать и бегать кругом, тогда песок не засыплет. Когда настала ночь, праведник выполнил указание ангела и бегал вокруг палки, пока с неба сыпался песок, по временам вытаскивая свою палку. Когда наступило утро, на месте города оказались огромные горы песка, а праведник остался один с своей палкой и, как говорят, ушёл в город Аксу, где до сих пор ещё имеется его могила, почитаемая таранчами. Место, где был город, и теперь ещё называют Кетек-Шари, т. е. наказанный город.
По словам проводника, поперёк песков Кумтаг ходить очень трудно; пески поднимаются целыми горами на 100 и более размахов, а при сильных ветрах вздымаются тучами. Растительности на них почти никакой нет. Так как мы шли не через пески, а по их окраине, тропой, проложенной вдоль хребта Чолтаг, я мог видеть при свете луны только высокие холмы песка, остававшиеся в стороне, а на тропе попадались только местами небольшие намёты песка, в виде длинных грядок. Не раскидывая палатки, мы проспали часа три или четыре, закрыв лицо платком, так как при слабых порывах ветра в воздухе носился песок. Проснулись, как только показались первые признаки рассвета, быстро собрались и поехали дальше. Тропа постепенно поворачивала немного на северо-восток. Справа по-прежнему тянулись глинистые площадки Чолтага, а слева вздымались высокие песчаные холмы Кумтага. Так мы отшагали часа два с половиной, стало светло, затем появилось и солнце, но в какой-то жёлтой дымке без лучей, и я заметил, что местность начинает меняться: песчаные горы становились мельче и мало-помалу уступали место красноватым глинистым площадкам, бугоркам и длинным выступам. А вместе с тем поднялся ветер, и проводник посоветовал остановиться на отдых, заявив, что в Долине бесов днём почти постоянно дует ветер, песок слепит глаза и очень трудно идти против ветра, тогда как ночью ветер часто слабеет.
