Леонид Платов - Страна Семи Трав
Ночью, дождавшись, когда его соседи по жилью уснут, Петр Арианович тихонько встал со шкуры оленя.
Уголья догорали в очаге. Похоже было, что это засыпающий зверь щурит глаза, светящиеся во тьме. Вот наконец зажмурил их совсем.
Вскрикнул во сне Кеюлькан, быстро-быстро забормотал какой-то другой ребенок. Мать сонным голосом принялась убаюкивать его.
Снова все стихло.
Ветлугин стоял на пороге, выжидая, не проснется ли еще кто-нибудь. Нет, не дрогнул, не пошевелился ни один полог.
Географ быстро прошел узким сводчатым коридором, освещая себе дорогу факелом. А вот и «галерея»! На стенах неясно видны цветные рисунки. Они исполнены не очень умело, как бы детской рукой.
Смолистый факел качнулся в руке. Светлые блики поплыли по стене, вырывая из мрака картины первобытной охоты. Возникал ветвистый рог убегающего оленя, потом крутой загорбок росомахи, готовящейся к прыжку, рядом ощеренная морда песца, попавшего в капкан. Пятно света от чадящего факела задевало их и уплывало дальше.
Шаги гулко отдавались под сводами «галереи». Она казалась бесконечной. Черный провал как бы втягивал, всасывал в себя. Сколько пройдено уже?.. Онемела правая рука, державшая факел. Заболела шея — голову приходилось все время откидывать, чтобы рассмотреть рисунки под сводами.
Но среди убегающих пеструшек и песцов, среди мчащихся во весь опор оленей с закинутыми на спину ветвистыми рогами не было ничего похожего на птицу.
Другое бросалось в глаза: почти все изображения зверей были мечены крестом, углом или крышевидными значками.
Случайно ли это? Конечно, нет. Чем дальше углублялся Петр Арианович в «картинную галерею», тем яснее становился ему смысл настенной живописи.
Это картины будущей удачной охоты — иначе говоря, ворожба углем и красками, обрядовая живопись.
Обитатели котловины желали, чтобы во время охоты с настоящими оленями и песцами произошло то же, что с их изображениями на стенах пещеры. Искусство здесь предваряло, опережало жизнь. Оно было утилитарно. Люди думали не о прошлом своем, а о будущем.
Однако где же скрывается Птица Маук?
Ветлугин вытянул руку, почти касаясь свода факелом. Не кончик ли острого черного крыла прячется в расщелине? Нет, это только тень от камня, торчащего из стены. Маук здесь нет.
Факел догорал. Темнее стало вокруг. Тени приблизились к Петру Ариановичу, будто начали медленно сдвигаться стены пещеры. Стало труднее дышать.
Он вздрогнул, оглянулся.
Что это? Шелест? Прошелестели крылья над головой?..
Он вспомнил о летучих мышах. Быть может, живое существо прячется в этом лабиринте — почти слепое, с черными перепончатыми крыльями, злое и хищное, еще неизвестный зоологам вампир Северной Азии?
Через мгновение пугающий шелест повторился: то осыпалась земля со свода…
Ветлугин прошел еще несколько шагов, близоруко всматриваясь в настенную живопись.
Вдруг несколько оленей, показавшись из-за поворота, прервали его поиски и увели за собой в сторону от Маук.
То была серия рисунков, связанных друг с другом.
На первом изображалась массовая охота на оленей, по-видимому, в момент их осенней откочевки. Извилистая полоса пересекала рисунок по диагонали. Это была река, пестрая от рогов. Олени переплывали ее. И тут-то, на переправе, путь им преграждали охотники в челнах, вооруженные луками и копьями.
На втором рисунке «дети солнца» пировали. Солнце с расходящимися во все стороны лучами, благожелательно улыбаясь, освещало вереницу костров и людей, которые в два ряда сидели подле них.
Наконец на третьем рисунке был запечатлен апофеоз удачной охоты. На берегу валялись груды костей, множество костей, а сами пирующие лежали вповалку. Они почивали после обильной трапезы, быть может, впервые за год наевшись досыта.
В ближайшем будущем Ветлугину, несомненно, предстояло, увидеть все это: и охоту на переправе, и пиршество, и «детей солнца», погруженных в послеобеденный непробудный сон.
Он стоял в раздумье перед стеной, опустив до самой земли чадящий факел. Что ж, лучший момент, пожалуй, трудно выбрать. Ему удастся уйти, когда все уснут в котловине, утомленные охотой и пиршеством, когда ослабеет бдительность стражей на перевале, с которыми охотники, конечно, поделятся непривычно обильной едой.
Да, это была соблазнительная мысль!..
Воодушевившись, Ветлугин круто повернул и зашагал назад к жилым пещерам.
«Убегу, убегу, — повторял он, сжимая кулаки. — По-хорошему не отпускаете, обязательно убегу! Проснетесь после пира, а меня уже нет! Ищи ветра в поле! Ищи-свищи!..»
Выходя из «картинной галереи», географ оглянулся и в последний раз осветил ее факелом.
Серые оленьи лики выжидательно глядели на него со стен.
Несмотря на беглость, небрежность рисунка, большинство животных было изображено с такой выразительностью, что казалось: вот-вот сорвутся с места, застучат копытами, ринутся вперед, увлекая за собой Ветлугина.
Неразгаданная Маук была забыта.
Географа внезапно охватила радость — предчувствие скорого освобождения. Поиск в «картинной галерее» не был напрасным. Олени должны были помочь уйти из котловины!..
От Нырты Ветлугин слышал, что осенью проводится массовая охота на оленей, которую завершает «Праздник сытого брюха», иначе называемый «Праздником солнца».
«Праздник брюха, то есть обжорства, — вновь и вновь прикидывал географ. — Очень хорошо! Очень кстати! Обильная еда располагает ко сну…»
А ему надо было, чтобы «дети солнца» завалились спать после еды. Сон! Сон!.. Пусть благодушное «сытое брюхо» нашлет сон на всех: на подозрительного Якагу, на хмурую Хытындо, на разговорчивого Нырту. Крепкий сон! Крепчайший!..
И тогда, предоставленный самому себе, Ветлугин окажется хозяином котловины.
Ветлугина не покидало ощущение, что его держат под непрерывным неусыпным наблюдением. Даже во время одиноких прогулок по лесу тянуло оглянуться. Спиной чувствовал чей-то настороженный взгляд. Знал: куда ни направится — к реке ли, к перевалу ли, — всюду прищуренный глаз неотступно, из чащи или из-за камня, будет следить за ним.
Наблюдение снималось только в том случае, если Ветлугина в его прогулках сопровождал Нырта.
— Ну что надо от меня? Почему не отпускаете? — ворчливо спрашивал Ветлугин своего приятеля. И, не дождавшись ответа, предлагал прищурясь: — Отпустили бы по-хорошему, а?
Нырта с видом сожаления разводил руками, давая понять, что это не в его власти. (Когда речь заходила о запрете Маук, он старался изъясняться больше жестами, видимо боясь проговориться.)
— Думаешь, устережешь? — говорил Ветлугин с раздражением. — Не устережешь, нет! Уйду! Увидишь, уйду!..
