Виталий Волович - На грани риска
– Он еще нам послужит, - радостно повторяет Комаров, любовно разглядывая разобранную на части машину.
Но даже осчастливленный Михаил Семенович не мог скрыть грусти, которой мы были охвачены в эти короткие минуты перед расставанием. Ведь это последний прилет. С ним обрывается связь с землей. Конечно, радио - "это вещь", как любит повторять Комаров, но наше радио, к сожалению, это "вещь в себе". Мы в последний раз молча садимся перед отлетом за стол. Ну что же, "присядем, друзья, перед дальней дорогой...".
Самолет, набирая скорость, проносится по взлетной полосе и, быстро набрав высоту, исчезает в густых ночных облаках. Тонкая полоска лунного света там, на горизонте, делит небо и землю. Жалобно повизгивая, жмется к ногам маленькая сучка Майна. Ее и старого лохматого пса Тороса привезли летчики последним рейсом.
Спать легли под утро. Все доставленные грузы надо перевезти с аэродрома в лагерь, и как можно скорее.
Перед уходом в палатку последний раз заглядываю в кают-компанию. На столе лежит раскрытый вахтенный журнал. Под карандашной записью дежурного видны строки, записанные чернилами. Это титловцы перед отлетом оставили прощальные пожелания успешной работы.
"Уходя от вас последним самолетом на материк и оставляя ваш маленький коллектив на долгую и суровую полярную ночь, хотим заверить вас в том, что летный состав полярной авиации всегда с вами. В любую точку на льду мы прилетим к вам, если нужна будет наша помощь. Спокойно продолжайте выполнение возложенных на вас задач.
Мы восхищены вашей работой и мужеством, которое вы проявляете ежедневно, а в особенности в дни организации аэродрома и приема самолета в суровую полярную ночь Арктики.
Желаем вам успешной работы, бодрости духа. Жмем ваши руки.
Экипаж Н-556: Титлов, Сорокин, Федотов, Шекуров, Челышев, Водопьянов"
x x x
Вернулся с камбуза я поздно. Гудкович и Дмитриев видели уже десятый сон, забившись с головой в спальный мешок. Горел газ, но было холодно. Я взглянул на шест с четырьмя термометрами, повешенными на разном уровне от пола. На верхнем, под куполом палатки, было плюс двенадцать градусов, нижний, у самого пола, показывал минус пятнадцать. Я достал из чемоданчика три общие тетради, сел у столика и положил их стопкой перед собой. Не торопясь набил трубку и, прикурив от плитки, глубоко затянулся. В воздухе разлился медовый аромат "Золотого руна". Открыв первую тетрадь, я аккуратно вывел на первой странице "Дневник. Дрейфующая станция "Северный полюс-2". Начат 29 октября 1950 г., окончен..." Вторая тетрадь пошла на "Амбулаторный журнал". В третью "Тетрадь декадных наблюдений над личным составом ДС-1" я решил заносить результаты ежемесячных профилактических медицинских осмотров и прочие наблюдения.
Припоминая события последних дней, начиная с прибытия на мыс Шмидта, я исписал несколько страниц корявым почерком. Записи получились какие-то сумбурные. Голова отяжелела, руки застыли. Я быстро разделся, залез в спальный мешок и вскоре уснул.
Глава 2. ДНЕВНИК
5-6 ноября
Погода довольно неустойчивая. То из низких туч повалит густыми хлопьями снег, то задует поземка, гоняя по лагерю колючую снежную пыль. Давление падает, как перед циклоном. Все это беспокоит Сомова, и он торопит закончить доставку грузов с аэродрома в лагерь. Два дня мы работаем не разгибая спины: грузим, возим, укладываем, увязываем. Неровен час, нагрянет пурга, наметет сугробы, и тогда в темноте под снегом не досчитаемся многих вещей. Некоторые до того устают, что засыпают прямо за столом с ложкой в руке. Правда, Курко утверждает, что все это - происки доктора, добавляющего в борщ снотворное. Я безмолвно сношу выпады в свой адрес, понимая, что товарищи и без того снисходительны к моим кулинарным потугам. Выручают пельмени, заготовленные в громадном количестве, и антрекоты, но запасы последних тают с катастрофической быстротой. То и другое блюдо я научился готовить вполне профессионально во время высокоширотных экспедиций. Главное, первые не переварить, а вторые не пережарить.
За работой не заметили, как подошел праздник.
7 ноября
Сегодня праздник - тридцать третья годовщина Великой Октябрьской революции. Он проходит очень торжественно. Совместными усилиями стол всем на удивление. Правда, преобладает рыба - свежемороженая (строганина) , копченая, соленая и жареная. Иступив топор, я все же отрубаю кусок "поросятины" от "забетоневшей" туши - значит, будут отбивные. Сложности возникают с десертом. Нужен праздничный кекс. Но, во-первых, его не в чем печь, во-вторых, нет ванилина, и, в-третьих, я не знаю, как это делается. Вскоре лишний раз убеждаюсь, что на свете нет неразрешимых проблем. Дмитриев, порывшись на складе, извлекает на свет слегка примятое, закопченное "чудо", я вспоминаю, что ванилин можно добыть из таблеток цитрамона и, сбегав в палатку, приношу целую пачку, а Миша Комаров оказывается крупным специалистом по изготовлению чебуреков, пирожков и прочих печеностей.
И вот все - побритые, сияющие - садимся за праздничный стол. Сомов провозглашает здравицу за любимую Родину. А за тонкой палаточной стенкой беснуется пурга. Воет и стонет на все голоса. От ее ударов содрогается палатка, и становится как-то не по себе.
Тревожно. Короткие хлопки трескающегося льда переходят в скрежет и гул. Только под утро, словно утомившись, ледяные громады стихли. Под порывами ветра гулко хлопает брезент, закрывающий стеллажи. Мы не спим, прислушиваясь, готовые к самому худшему. Глаза начинают слипаться. Но еще не успевает сон овладеть мной, как резкий толчок, от которого вздрогнула палатка, опрокинулись стоявшие на столике кружки, выводит меня из забытья. Где-то рядом грохнуло, затрещало и пошло гулять-раскатываться. Все закачалось, словно в каюте попавшего в шторм корабля. Выбраться из мешка и добраться до выхода - одно мгновение. В лицо ударяет морозной пылью пронзительный ветер. Оглядываюсь. Пятачок лагеря вроде бы цел и невредим, но зато в каких-нибудь ста - ста пятидесяти метрах, где еще недавно простиралась ровная белая пустыня, на фоне сумрачного неба вырос, словно спина гигантского ящера, острозубый ледяной хребет.
Лед хрипит, стонет. Ледяные глыбы то наползают друг на друга, то замирают, обессиленные, вывернув к небу свои исковерканные бока.
Наша льдина почти не пострадала, и мы надеемся, что ей пока еще ничто не угрожает.
Своеобразная диспансеризация, которую я провожу два раза в месяц, воспринимается всеми вполне благожелательно, и точно в срок зимовщики приходят ко мне в палатку на медицинское обследование, тем более что каждый из них глубоко понимает, что значит здоровье в наших условиях. Ведь в экстремальных условиях зимовки даже легкое заболевание опасно.
