Юрий Иванов - Острова на горизонте
Выныриваем. Долго лежим на поверхности воды. Дик вновь ныряет, его фигурка как бы растворяется в фиолетовой глубине. Ныряю за ним. Вижу, что мальчик уже плывет над самой палубой, что-то трогает там, и с палубы поднимается мутное облачко. Какая же там глубина? Метров двадцать? Не попытаться ли и мне донырнуть до «Питер-Бота»? Погружаюсь все глубже, глубже, глубже… Бешено бьется сердце, дыхания не хватает, но, будто позабыв об опасности, я все плыву и плыву вниз: ведь Дик может, почему же я не могу? И вдруг вижу, как снизу прямо на меня несется Дик, вижу его испуганные, вытаращенные глаза, он хватает меня за руку и тянет за собой. Задыхаюсь. Сейчас раскрою рот, и весь океан вольется в мои легкие! Мне кажется, что до поверхности океана далеко, как до неба… Свинцовый полог мерно колышется в такой безумной выси, что мной овладевает ужас: не доплыть!.. Вот сейчас я раскрою рот, вот сейчас…
Метрах в трех от поверхности я все же раскрываю рот, глотаю воду, выныриваю, кашляю, опрокидываюсь на спину. Дик плывет рядом, поддерживает меня за шею. Подняв маску, заглядывает мне в лицо. Кричит:
— Зачем вы пошли в глубину? Это я могу, а не вы!
— Да-да, прости! — выкрикиваю, выкашливаю я слова вместе с горько-соленой водой. — Какое-то… кха-а… затмение нашло… будто и я, как рыба, как ты… могу…
— Такое и со мной бывает, — громко говорит Дик. — Вот, кажется, могу раскрыть под водой рот и задышу, как рыба… Ну что, к берегу?
Возвращаемся. Кружим по коралловым лабиринтам. Мальчик уверенно плывет впереди меня, легко находит лишь ему известную дорогу. На одной из полянок Дик показывает мне несколько тридакн. Становится мельче, теплее. Мы уже выбрались из кораллового леса, подо мной глубина метра полтора. Мальчик плывет впереди, а я чуть поодаль. И вдруг вижу еще одну тридакну. Она намного мельче тех, что таятся в глубине. Моллюск лежит в пещере — углублении кораллового обломка. Видно, забравшись туда еще маленькой, тридакна росла, росла и вот выросла до таких размеров, что теперь ей уже не выбраться из пещеры. Трепещет слизистое нутро моллюска, зияет своей розовой мякотью. «Интересно, вытащу ли ладонь, если створки сомкнутся?» — думаю вдруг я. Протягиваю руку и сую пальцы внутрь раковины. Створки мгновенно сжимаются, я вскрикиваю от боли. Соленая вода рвется в горло, кашляю, тяну руку, но раковина плотно сидит в коралле. Волоку его вместе с раковиной, вдыхаю воздух, погружаюсь. Дергаю руку — не тут-то было!.. Подхватив обломок коралла, тащу его на более мелкое место, опускаю на дно и, нелепо изогнувшись, кое-как высунув голову из воды и выплюнув трубку, зову мальчика.
Он спешит ко мне. Ныряет. Выдергивает из ножен длинный узкий нож, просовывает его в щель между створками, нажимает, перерезая мышцы моллюска, и я освобождаю руку. Плыву к берегу, ругаю себя, смеюсь над собой: экспериментатор!.. Потираю посиневшую ладонь. Теперь я верю, что если человек попадет ногой в распахнутые створки гигантской тридакны, он может считать себя обреченным.
…Возле «дворца» Дика в черном котле, поставленном на камни, кипит уха, сваренная из доброго десятка видов экзотических рыб, моллюсков, которые могли бы стать великолепной коллекцией для любого музея. Большой Дик помешивает в котле деревянной ложкой. Мальчик требует, чтобы я привел всех моряков, и убегает к соседям за посудой, а я отправляюсь за ребятами.
Вскоре мы собираемся у хижины, расстилаем на сухой пожухлой траве чистый брезентик. Подпекшиеся на солнце парни рассаживаются кругом и шелестят бумагой, распаковывают свертки с хлебом, консервами, колбасой и вареной картошкой. Сияющий, добрый и ласковый ко всем нам Дик разливает пахнущую морем и перцем уху в жестяные миски.
— Когда вы приедете завтра? — спрашивает меня Дик, провожая нас к автобусу, — Завтра я покажу, где можно найти раковины-жемчужницы.
— Дик, завтра мы уходим, — говорю я. — В Антарктику. Но если мы опять побываем на Маврикии, я разыщу тебя. И вот что еще: держи ласты, маску и трубку. Бери, бери! Теперь все это твое, на память.
Мальчик не может говорить от радости. Прижимая подводное снаряжение к груди, он глядит, как автобус разворачивается под пальмами. Потом вдруг срывается с места и бежит следом, выкрикивает какие-то слова…
И снова мы в океане. Кажется, что никакого острова Маврикия не было, наверно, нам все это приснилось: и синее небо, и зеленая вода, и горячее солнце. Неужели совсем недавно, когда кондиционер сломался, мы задыхались от жары в своих каютах, и капитан каждый час дергал стармеха: «Дед, когда будет холод?»
Сутки за сутками мы углубляемся в антарктические широты, и хотя айсбергов еще не видно, но сегодня днем над палубой вдруг пеленой понеслись лохматые белые мухи. Прильнув к запотевшему стеклу иллюминатора, я гляжу, как сверху вниз вдоль океана, над самой его поверхностью, несется снежное месиво, и грею руки над урчащим соплом кондиционера. И вдруг урчание прекратилось. Шумно вздохнув несколько раз теплым воздухом, кондиционер стих.
Поднимаюсь в ходовую рубку.
— Дед! Если немедленно не отремонтируешь «кондишен», я тебя высажу на первом же встречном айсберге! — слышу я голос капитана.
Полдень, а такая темень! Снег липнет к стеклам окон-иллюминаторов, стремительно вращаются на двух из них стеклянные круги — судовые «дворники». Склонившись к резиновому раструбу экрана локатора, вахтенный штурман подкручивает ручки настройки. Потом, оторвавшись от экрана, говорит мне:
— Айсберги. Взгляните.
Вытянув пробку-свисток из переговорной трубы, ведущей в капитанскую каюту, он дует в нее что есть силы. Через мгновение труба урчит капитанским голосом:
— Слушаю.
— Подходим к айсбергам.
— Сколько до них?
— По локатору восемь миль.
— Сбавить ход до малого.
— Есть, капитан, — отвечает штурман, берясь за рукоятку телеграфа.
Айсберги я видел в кино, на фотографиях, но все равно интересно. Правда, пока лишь я обнаруживаю желтоватые, слегка пульсирующие точки, разбросанные по серебристо-зеленому полю экрана. Желтый луч кружит по экрану, будто стараясь смести их, смахнуть прочь, но желтые точки при пересечении их лучом лишь ярко на мгновение вспыхивают, а потом меркнут.
Остро пахнущий одеколоном «Свежее сено», вваливается капитан. Несколько минут он вглядывается в локатор, потом, распахнув дверь, выходит на крыло мостика и, подставив лицо ветру и снегу, глядит вперед. Но что там увидишь?.. Засыпанный снегом полубак танкера пропарывает снежное месиво, а дальше — пустота, опасность! Большие ледяные горы локатор берет, но есть и такие, которые плывут из Антарктики, едва высовывая из воды ледяную вершину. Не схватить макушку айсберга электрическому импульсу, испускаемому локатором, а под макушкой покачивается в глубинах гигантское ледяное тело… Врежется судно в такое, и подавай сигнал SOS.
