Януш Вольневич - Люди и атоллы
Работая на Германию, Кубари погиб дважды как «Кубари» — вождь повстанцев против власти немцев, хозяйничавших в Океании. В связи с этим немецкие ученые даже выражали сожаление, что на имя, по достоинству вписанное в историю науки, тем самым была брошена тень. Однако, как и все, кто ценит свободу в своем собственном доме, мы думаем иначе. Кубари и «Кубари» — оба значатся в истории народов Океании как ее друзья и борцы.
Впервые Кубари прибыл на Понапе в августе 1873 г. В то время жителям Понапе уже довелось столкнуться с «благодеяниями» белых, так как их остров слыл у китобоев отличным местом для отдыха. Таким образом, местные обычаи быстро увядали под «отравленным дыханием цивилизации». Как для Литке и его команды район теперешней Колонии стал портом Дурного Приема, так и первые шаги Кубари на острове были сделаны под знаком конфликта с местным предводителем — Наникином. Однако поляк отлично сориентировался на месте.
«Я заплатил ему дань водкой, как это обычно делают капитаны судов, заходящих в эту бухту, и теперь живу с ним на дружеской ноге, — писал Кубари. — Из-за несчастного пристрастия Наникина к алкоголю мне все время приходилось держать вождя в поле зрения и переносить его требования так терпеливо, как это было в моих силах. Его трудно провести, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что под действием водки он схватил свою жену, которую подозревал в неверности, привязал к дереву и убил ножом. Однажды после напрасных, как оказалось, предупреждений, которые он делал миссионерам, чтобы они оставили его в покое, он собственноручно поджег только что построенную церковь…»
Кубари даже принимал Наникина в своем доме.
«… Во время нашей беседы я заметил, что вождю свойственны здравый смысл и детская непосредственность. Наникин держался с достоинством, подобающим могущественному предводителю, а его обращение со мной было просто прекрасным. Без обиняков я выразил ему свое сожаление, что такой способный воин, как он, пребывает в столь отталкивающем виде. Я также откровенно заявил, что не потерплю ни малейшего оскорбления в мой адрес, даже нанесенного в пьяном виде. Имея собственных людей и достаточное количество товаров для торговли, я мог полностью себя обеспечить и поэтому чувствовал себя совершенно независимым. У меня не было никаких эгоистических устремлений, так что я не боялся потерять его расположение.
Наникин принял мои слова доброжелательно и заверил, что между нами должна сохраняться большая дружба. В самом деле, постепенно между нами завязались дружеские отношения. Наникин никогда не проходил мимо моего дома, чтобы не заглянуть ко мне и не надеть свой веночек из зеленых листьев мне на голову. Если случалось, что он забивал свинью, то преподносил мне переднюю четвертушку, ту, которая предназначалась для вождя; если ловил черепах, то одну обязательно отдавал мне. Никогда Наникин не представал передо мной в пьяном виде и никогда не попрошайничал. Находясь в таких прекрасных отношениях с вождем, Я не испытывал никаких трудностей в общении с другими местными жителями».
Я тоже поспешил встретиться с местными властями. В здании, предназначенном для администрации дистрикта, не все знали о Кубари, лишь несколько человек слышали о существовании Польши, но все без исключения были ко мне очень внимательны. Главный чиновник, дистрикт-администратор, однако, не принял меня по той простой причине, что его не было в тот момент на острове. Приближались какие-то двух- или трехнедельные праздники, которые, кажется, так же как в Европе, слегка парализуют деятельность учреждений еще до наступления продолжительного уик-энда. Меня это несколько огорчило — я очень хотел как можно ближе сойтись с представителями власти, ведь в их ведении находились лодки и машины.
Несмотря ни на что, чиновники учреждения, поняв, что меня интересует, единогласно решили, что первым человеком, с которым мне необходимо познакомиться, должен стать некий мистер Пенсл Лоуренс, хранитель музея города.
С почестями, на машине меня препроводили до места, где дорога кончалась. Кстати, я узнал, что на острове вообще очень мало дорог и, несмотря на деятельность японцев и почти 30-летнее присутствие американцев, объехать на машине вокруг Понапе или отправиться путешествовать в глубь острова невозможно.
— А Нан-Мадол, — жадно спросил я, — каким образом можно добраться до этих таинственных развалин?
— Только на лодке, — гласил ответ.
Пенсл Лоуренс оказался, как и большинство островитян, человеком отзывчивым. Он недурно говорил поанглийски и был услужлив, как и все островитяне. Зато музей не произвел на меня никакого впечатления: один большой зал, немного запыленных экспонатов, две или три витрины.
Мистер Лоуренс посвятил мне много времени. Я обязан ему своими знаниями об острове. Пенсл в своих сообщениях был весьма конкретен:
— Понапе — одинокая базальтовая гора, поднимающаяся со дна моря. Гора Тотолом, вершина этого вулканического образования, поднимается над океаном почти на девятьсот метров. Коралловые рифы — разумеется, результат деятельности полипов, которые самоотверженно трудятся на склонах подводной пирамиды.
Понапе, остров площадью триста квадратных километров, принадлежит к числу островов, известных самым большим количеством осадков во всей Океании с годовой цифрой, превышающей четыре тысячи пятьсот миллиметров. Почва здесь великолепная. На острове проживает около восемнадцати тысяч человек. С незапамятных времен остров делится на пять округов-княжеств: Сокес, Уэ, Нетт, Мадоленигмв и Кити. Во главе этих округов стоят вожди; традиционная система власти и кланы пережили здесь времена испанской, немецкой, японской оккупации и сейчас существуют параллельно с администрацией, введенной американцами.
Мы вместе со смотрителем музея еще раз посетили памятник Кубари. Я спросил, не знает ли он, почему памятник человеку, игравшему не последнюю роль в истории острова, находится в таком запущенном состоянии.
— Это произошло прежде всего из-за того, что памятник переносили. — Лоуренс сохранял лаконичность.
— Разве сначала он находился в другом месте? — удивился я, так как об этом не знал.
— Да. При японцах его перенесли с того места, где он стоял до этого — я имею в виду уже не существующее кладбище, — и установили тут.
— Почему?
— Кажется, японцы строили во время войны какие-то укрепления и им понадобилась территория, на которой оказался памятник.
Меня это очень удивило, ведь во время военных действий в период второй мировой войны на Тихом океане у японцев были заботы и поважнее, и тем не менее памятник перенесли. Значит, местный комендант с уважением относился к исследователю Каролинских островов.