Джон Моррис - Зима в Непале
С помощью двух слуг мы начали благоустраивать дом. От меня было мало пользы — даже гвоздя не могу забить, не ударив себя по пальцу. Кроме того, длительное пребывание в странах Востока воспитало во мне отвращение к любым формам физического труда: я привык к мысли, что на Востоке европейцы не работают руками. Конечно, это бессмысленная условность, но нелегко избавляться от предрассудков, привитых в молодости. Денис, напротив, был прекрасно приспособлен к физическому труду. Он не только хотел работать, но и обладал достаточной ловкостью, чтобы хорошо и легко выполнять любое дело. Денис работал в среднем по десять часов: штукатурил стены и шпаклевал полы, оборудовал ванную комнату и кухню и вообще всячески совершенствовал наше жилище. Ни с кем из жителей деревни он почти не разговаривал, что не мешало ему пользоваться среди них огромным авторитетом. Они, конечно, полагали, что, раз мы иностранцы, значит богаты и можем не работать. Ни один непалец в нашем положении и не подумал бы «пачкать» руки. Трудовой энтузиазм Дениса на первых порах воспринимался как проявление эксцентричности, но спустя некоторое время результаты его труда стали вызывать восхищение. Староста рассказал мне, что сначала жители относились к нам презрительно, но потом наша деятельность произвела на них большое впечатление; при этом дело было не столько в практических познаниях Дениса, сколько в его готовности браться за любую работу, какой бы грязной она ни была. Как только брахманы поняли, что мы можем постоять за себя и они бессильны изгнать нас, напряжение ослабло, и нас начали признавать, в особенности молодежь. Мы жили в Непале только ради собственного удовольствия, но со временем я начал осознавать, что само наше присутствие в деревне сыграло определенную роль: одни просили нас давать уроки их детям, а другие, наблюдая за тем, как мы приводим в порядок свой дом, стали приходить за кистями и инструментом.
Предметом нашей величайшей гордости была ванная комната (раньше она служила хлевом для коз). Денис соорудил покатый цементный пол, а в одном углу установил большую бочку из-под керосина на железной подставке, под которой постоянно горела небольшая керосинка. Каждое утро Дамбо наполнял бочку, и мы были постоянно обеспечены горячей водой. Про это приспособление прослышали в деревне. Многие приходили посмотреть на него, хотя из их замечаний явствовало, что никакого смысла в горячей воде нет — по их мнению, это очередная причуда иностранцев.
Серьезные неудобства доставляли нам только окна. Стекол в них не было, и в холодные дни нам приходилось закрывать деревянные ставни, заслоняя солнечный свет.
Когда наш дом был в зените славы, его хозяйка, пожилая женщина, живущая в Патане, решила нанести нам визит. Она осмотрела каждый угол, и, хотя почти ничего не говорила, на лице у нее отразилось изумление. Когда на следующее утро мы спустились к завтраку, она сидела на корточках перед дверью, а рядом стоял сравнительно молодой человек. Я спросил его, что им нужно.
— Ничего, — ответил он безразлично, не двигаясь с места.
Я знал, что это только обычная прелюдия и, оставив эту пару, пошел пить кофе. Спустя некоторое время появился Кали и стал вертеться вокруг меня, нервно покашливая — так он всегда делал, собираясь заговорить. Я спросил, что он хочет.
— Эта старая женщина хочет поговорить с вами.
Я велел ему привести и женщину и мужчину.
Они вошли в комнату. Женщина немедленно отправилась в угол, где опять уселась на корточки. Они взяли сигареты и зажгли их, держа между первым и вторым пальцем и затягиваясь через сжатый кулак, чтобы не прикасаться губами к подарку иностранца. Несколько минут они курили молча, после чего я решил, что пора начать разговор.
Нет, сказал мужчина в ответ на мой вопрос, им ничего не нужно, абсолютно ничего: они только пришли посмотреть, удобно ли нам.
Они снова углубились в молчание. Так и сидели мы, рассматривая друг друга, и я уже стал подумывать, как бы мне их выпроводить, когда старуха прочистила горло, сплюнула на пол и обратилась к своему спутнику:
— Ну-ка, скажи ему, что мне нужно.
Долгое время мы добирались до сути дела. Он рассказал мне во всех деталях историю семьи. Я узнал о плохом урожае в этом году и о трудностях жизни вообще. Разговор кончился, как я этого и ожидал, заявлением о крайней бедности женщины. Затем последовала пауза, необходимая, чтобы перевести дыхание, и была раскрыта цель визита. Они не просили, а требовали. Благодаря нашим усовершенствованиям, стоимость дома увеличилась и цена, которую мы платим сейчас, непропорциональна его стоимости. Владелица дома решила утроить ее. Я напомнил, что мы подписали контракт. Однако она считала, что это ее ни к чему не обязывает и рассуждала так: если бы мы сейчас освободили дом, она смогла бы сдать его по гораздо более высокой цене американцам. Она не хочет выгонять нас, но ей придется это сделать, если мы не согласимся на ее требования. Я сказал, что она рассуждает, как лондонский спекулянт-землевладелец, но моя ирония не достигла цели. Тогда я рассмеялся, и мои посетители неожиданно присоединились ко мне. Больше мы никогда не видели ни владелицы дома, ни ее спутника.
Большую часть времени Дамбо таскал воду и камни, которые были нужны Денису для строительства. За всем происходящим он наблюдал с крайней сосредоточенностью, словно стараясь запомнить каждую мелочь на всю жизнь. Единственное, что его беспокоило, это всевозможные, даже незначительные, отклонения от установившегося дневного распорядка — ведь объяснить причину ему было невозможно. Он был очарован нашими двумя керосиновыми лампами, и каждый вечер, после того как они бывали вычищены и наполнены керосином, Дамбо стоял около них в восхищении. Я подозревал, что он мечтает сам ухаживать за ними, но обращаться с лампами надо было осторожно, и мы строго приказали обоим слугам не прикасаться к ним. Два-три раза в неделю мы ездили в Катманду за покупками, а так как староста предупредил, чтобы мы никогда не бросали дом без присмотра, сторожем оставляли Дамбо. Когда он понял, что от него требуется, лицо его просияло от удовольствия — ведь на него была возложена такая ответственность! Он сразу же бежал за огромным жертвенным копьем и усаживался с ним на корточках перед дверью, как часовой на посту. Обычно мы возвращались через час или два, но однажды задержались и приехали, когда уже стемнело. Дамбо сидел на своем обычном месте. Он мрачно приветствовал нас. Причина его раздражения, как мне казалось, крылась в том, что мы надолго оставили его одного. Но дело было совсем не в этом. Желая оказаться полезным, он решил зажечь лампу, и теперь ее почерневшие остатки лежали аккуратной кучкой на полу. Колпачок был отломан, стекло разбито, стол покрыт слоем сажи, на полу виднелась лужа. Хорошо еще, что дом не сгорел, подумал я, а Денис, вообще подверженный внезапным вспышкам раздражения, вышел из себя. Мы уставились друг на друга. Но тут Денис, который вдруг понял, что требовать объяснений от Дамбо невозможно, разразился безудержным смехом. Между тем Дамбо стоял рядом с виноватым видом, как собака, которая знает, что она что-то натворила и ждет наказания. Когда он увидел, что мы смеемся, сложившаяся ситуация оказалась выше его понимания, и он ушел, покачивая головой.
