Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)
Упряжка не двинулась. Вожак сел на задние лапы и завыл. Протяжно и тоскливо голос вожака подхватили все ездовики. Тревожно, предвещая надвигающуюся беду, отозвались скулежом собаки с противоположной стороны острова.
Данилка жестом указал казаку, чтобы тот встал, а сам подал собакам условный знак и, подтолкнув нарты, прыгнул в них. Казак уселся позади.
Пока объезжали крутоносую косу острова, Юха уже стоял на нартовом следу и поджидал. За поворотом Данилка увидал и сразу узнал упряжку стадухинского рыбака Тихона Пушкарёва. Тихон и рыбак с Еломенской заимки Егор Аммосов лежали связанными у нарт на снегу. Опухшие, потемневшие лица, обмороженные руки, разорванные кухлянки… ноги перехвачены тонкими ремнями из оленьей кожи.
— Всех порешим! — Бандит встал с нарт и подошёл к Юхе. — Антихристы…
— Дитё сгубить? — недовольно отозвался Юха. — Грех!
— Грех, Юха, будеть, ежели живыми оставим. Сотник сказывал, что изничтожать их надыть. В шкурах ходють! — И, выхватив из-за голенища валеного сапога нагайку, он принялся остервенело полосовать Данилку, приговаривая: — Бей, Юха, полосуй!
— Дурень! — налетел на рассвирепевшего земляка Юха, оттолкнув с такой силой, что тот не удержался на ногах. — Мальца-то за что?!
— Уйди, Юха, — скрежетал зубами казак, поднимаясь, — не встревай! Не то!.. — И он ожесточённо передернул затвором карабина. — Пригвоздю как последнюю…
Договорить не успел: Юха так двинул его по уху, что он, грохнувшись о корявый береговой наст, замер, шевеля кровоточащими губами, изумлённо прошептал:
— Земеля?..
Потом вдруг разом вскочил, надломился и, осаживаясь назад, дернулся. Шипящая смертоносная вспышка вырвалась из ствола его карабина, ударилась в Юху и погасла. Юха беззвучно распахнул в стороны руки и дровяной вязанкой рухнул на лёд.
Звериная ненависть клокотала в убийце. Он подскочил к бездыханному телу и стал яростно колотить по нему ногами. Передёрнул затвор, повернулся к Данилке, но вскинуть карабин не успел. Данилка дважды нажал на спусковой крючок своего винчестера…
Трупы уложили на подготовленное казаками место, наспех присыпали подсохшим снегом. Вышли из тальника. Тихон и Егор передвигались с трудом. Данилка помог им спуститься к упряжкам, запихнул непослушные скрюченные пальцы в рукава кухлянок.
— Совсем жить не думал… — медленно проговорил Тихон. — Глаза у тебя, Данила, цепкие.
— Рука крепкая — каюр добрый… — похвалил Данилку Егор.
— В Нижний не ходи, — посоветовал Тихон. — На Анюйск иди. По Лесоковке большой отряд идёт. Банду бить будем. С Иннокентием Батюшкиным и братьями Куриловыми со Стадухина двинем. Красным отрядникам путь покажешь. Завтра у Шошина в Керетове будем.
— Больно? — Данилка осторожно притронулся к плечу Егора.
— Переболит…
— А вы Фросю не встречали?
— В Нижний прошли две нарты, однако, на атаманшу несхожи…
Данилка помог Тихону и Егору разогнать нарты. Подмёрзлые полозья очистились, и застоявшиеся собаки подхватили. Вскоре рыбаки скрылись за крутым поворотом Стадухинской протоки.
— Тундра — могила для плохих людей, — тихо сказал Данилка, глядя на мрачный островок, сурово нахмурившийся в вечерних бликах. — Дедушка так говорит…
14
Стараясь быть менее заметным, Седалищев время от времени обходил ярмарку, приглядывая за ревкомовцами. Улучив момент, когда ревкомовцы остались одни, он поманил керетовского рыбака Котельникова, приказно шепнул ему:
— Пора…
— Да, да… — закивал головой рыбак и направился к Шошину, опасливо озираясь.
Седалищев был доволен. Он видел, как приветливо встретили торговые люди его посыльного, как просто и уважительно распрощались. Даже ему, служаке из тюремной охранки, повидавшему на своём веку многое, а это многое складывалось из замученных в тёмных казематах якутского острога людей, они нравились. Завидовал он их молодости, силе.
— Что ещё нужно? — спросил Иван Шкулёв Шошина.
— На вечеринку приглашает.
— Это затея, Гавриил.
— Говорит, у дочери день рождения.
— Не ходите, — мрачнея, предупредил Шкулёв.
— Отказать неловко.
— Котельников с Цапандиным и Седалищевым знается.
— Иван прав, — согласился Волков.
— Напакостить могут, — сказал Иван Шкулёв.
— Может быть. — Шошин нервничал. — Отряд Байкалова должен уже быть… Что же могло их задержать?
— Округа блудная, — вставил Иван Шкулёв, — закружить может. А вот к Бочкарёву с побережья два офицера прибыли.
— У Цапандина в яранге? — спросил Волков.
— Там.
— Им на Чукотке крепко поддали, — сказал Шошин.
— Запамятовал я, Гавриил Кузьмич, — спохватился Шкулёв. — Привет вам всем, товарищи, от Федоски Протопопова с Каменки!
— Встретил? — обрадовался Волков.
— Виделись.
— Где же?
— Шаман Мотлю не пережил большого срама и ушёл к верхним людям. Федоска всем каменским агалом с тойоновскими стадами в верховьях Большого Анюя кочует. Советскую власть сам делает…
* * *На окраине Нижнеколымска у бревенчатого тордоха есаул остановил загнанную упряжку.
— Гляди за Нелькой, — приказал Мишке Носову.
— Не уйдёт! — хмуро отозвался Носов. На неуютный древний Нижнеколымск опускались вечерние тени. Было тихо, первозданно. Незакатное июньское солнце серебрило сосулистые крыши одиноких ветхих лачуг, окрашивая потемневшие заструги и гребни надувов в серовато-лиловый цвет.
Нелькут, будто припаянный, неподвижно сидел на нартах. Одутловатое лицо его перекосило страдание. Ему опостылели эти люди, их гадостные делишки, их крысиная возня. Из-под припухших воспалённых век холодно, ненавистно смотрел он на Мишку Носова.
— Не пужай, — Носов с опаской косился на Нелькута, — враз нажму! — вскидывал он ствол карабина.
— Уберись… — будто бы нехотя, лениво цедил каюр.
Но забыл, видно, Мишка, что под напускной флегматичностью Нелькута скрыта барсовая ярость. Носов щурил слезоточивые глаза, чувствовал своё превосходство. Но мгновенный удар в челюсть распростёр его на снегу…
К тордоху подъехала Фрося. Взъерошенный Нелькут виновато насупился, пожаловался:
— Мишка стрелять хотел…
— Слава Богу, успела… — глянула на корчившегося Носова и сухо сказала: — Смотри за ним, Нелька, а я с есаулом переговорю.
— Зачем говорить? — Нелькут вытащил из-за пазухи наган и протянул ей.
— Нет, нет!.. — отрицательно замахала Фрося и юркнула в тордох.
Короткую тишину вдруг разорвал ледяной треск. Нелькуту показалось, что обломилась промёрзшая до звона лиственница, и её стон тупо ударил ему в спину. Он обернулся, и тут же опустошительная слабость стала окутывать его вязкой изморозью. В наплывающей пелене всё покачнулось, сдвинулось, стало наваливаться на него тяжестью. Он увидел Мишку Носова скрюченного, раскоряченного, карабин в его короткопалых руках змеился. Мишка пытался разрядить его вторично, теперь уже в Нелькутову грудь. Падая, Нелькут неуловимым движением, как это он делал всегда при отлове оленей на корале, нагоняя вёрткого самца, отделил от пояса чаут и метнул, крепко затянув удавку на шее Мишки.
