Сесил Форестер - Лорд Хорнблауэр
— Леди Хорнблауэр — мадам виконтесса де Грасай. Барбара, дорогая — месье граф де Грасай.
Оценили ли они друг друга, эти две женщины? Скрестили ли они клинки: его жена и его любовница, женщина, которую он выбрал открыто, и та, которую любил втайне?
— Именно месье граф, — с чувством сказал Хорнблауэр, — и его сноха помогли мне бежать из Франции. Они укрывали меня, пока не прекратились розыски.
— Я припоминаю, — произнесла Барбара. Она повернулась к ним и сказала на своем ужасном школьном французском:
— Я бесконечно благодарна вам за все, что вы сделали для моего мужа.
Это было нелегко. На лицах Мари и графа читалось недоумение: супруга коммодора совершенно не подходила под описание, данное им Хорнблауэром четыре года назад, когда он, беззащитный беглец, прятался в их доме. Откуда им было знать, что Мария умерла, и что Хорнблауэр вскоре женился на Барбаре, являвшейся полной противоположностью своей предшественнице.
— Мы готовы это сделать и впредь, мадам, — сказал граф. — К счастью, теперь в этом не будет необходимости.
— А лейтенант Буш? — спросила Марию. — Надеюсь, с ним все в порядке?
— Он погиб, мадам. Был убит в последний месяц войны. До своей гибели он успел стать капитаном.
— О!
Глупо было говорить, что он стал капитаном. Для всех это несущественно. Морской офицер так невыразимо ревностно и трепетно относится к продвижению по службе, что в разговоре со случайным знакомым у последнего может создаться мнение, что смерть — достойная цена за капитанский патент. Но только не в случае с Бушем.
— Мне жаль, — сказал граф. Он несколько помедлил, прежде чем задать следующий вопрос — кошмар войны вновь всплыл из небытия, воплотившись в страхе, когда задавался о вопрос о друзьях, которых, возможно, больше нет. — А Браун, этот колосс? Он жив?
— С ним все в порядке, граф. В данный момент он является моим доверенным слугой.
— Мы немного читали о вашем побеге, — сказала Мари.
— В обычной извращенной манере Бонапарта, — добавил граф. — Вы захватили корабль — «Эн… Эндор…»
— «Эндорская волшебница», сэр.
Удовольствие это или мука? На него нахлынули воспоминания: о замке де Грасай, о бегстве вниз по Луаре, о почетном возвращении в Англию, воспоминания о Буше, и такие сладостные — о Мари. Он снова заглянул ей в глаза: светящаяся в них доброта была безмерной. Боже! Это невыносимо!
— Но мы не сделали того, что должны были сделать с самого начала! — воскликнул граф¸ — мы не высказали своих поздравлений с той наградой, которую вы получили в признание ваших заслуг перед родиной. Теперь вы английский лорд, и мне, как никому другому известно, насколько заслужено вами это звание. Примите мои искренние поздравления, милорд. Ничто, ничто не могло доставить мне большей радости.
— Так же, как и мне, — добавила Мари.
— Спасибо, благодарю вас, — ответил Хорнблауэр. Он шутливо поклонился. Для него также было наивысшим удовольствием видеть гордость и радость, светящиеся в глазах старого графа.
Хорнблауэру вдруг пришло в голову, что Барбара, стоящая рядом, утратила нить разговора. Он торопливо изложил ей суть сказанного на английском, и она кивнула и улыбнулась графу. И все-таки перевод — не самый лучший способ. Правильнее было бы дать возможность Барбаре пытаться говорить на французском — стоило ему начать переводить, как ее языковой барьер существенно вырос, и Хорнблауэр, стремясь держать ее в курсе, оказался в положении посредника в общении между своей супругой и друзьями.
— Вам понравилась жизнь в Париже, мадам? — задала вопрос Мари.
— Да, очень, благодарю вас, — ответила Барбара.
У Хорнблауэра создалось впечатление, что женщины не понравились друг другу. Он затронул тему возможной поездки Барбары в Вену, Мари слушала, изображая невероятное удовольствие при известии о такой удаче Барбары. Разговор стал формальным и напыщенным, Хорнблауэр никак не мог признаться себе, что это является следствием вмешательства в него Барбары, но такое умозаключение уже сложилось в его подсознании. Ему хотелось легко и свободно побеседовать с Мари и графом, что невозможно было при стоящей рядом Барбаре. Чувство разочарования и облегчения смешались в нем, когда из-за скопления вокруг них других людей и приближения хозяина разговор пришлось прервать. Они обменялись адресами и обещали нанести друг другу визиты, если у Барбары останется время до вероятной поездки в Вену. Когда он поклонился Мари при прощании, в глазах последней читалась глубокая печаль.
Возвращаясь обратно в отель в карете, Хорнблауэр пришел к выводу, что испытывает некоторое удовлетворение от того, что предложил Барбаре поехать в Вену одной прежде, чем они встретились с семьей де Грасай. Осознать источник удовлетворения не представлялось возможным, но расставаться с этим чувством он не спешил. Облаченный в халат, он разговаривал с Барбарой, пока Геба занималась сложным процессом разоблачения хозяйки и подготовки ее прически ко сну.
— Когда ты впервые сказала мне о предложении Артура, дорогая, — сказал он, — я не мог представить себе, что это означает. Я очень рад. Ты станешь первой леди Англии. Причем совершенно заслуженно.
— Ты не хочешь сопровождать меня? — поинтересовалась Барбара.
— Думаю, тебе будет лучше без меня, — искренне заявил Хорнблауэр. Он знал, что если ему придется столкнуться с чередой балов и приемов в Вене, то рано или поздно он станет портить ей удовольствие.
— А как ты? — задала вопрос Барбара, — ты полагаешь, что тебе будет хорошо в Смоллбридже?
— Так хорошо, как только может быть без тебя, дорогая, — ответил Хорнблауэр, не кривя душой.
До сих пор они не обмолвились ни словом о де Грасаях. Барбара была совершенно свободна от недостатка, так угнетавшего Хорнблауэра в его первой жене: стремления судачить о людях, с которыми они только что виделись. Они уже лежали в кровати, обнявшись, когда вдруг, без каких-либо околичностей, и, вполне очевидно, вовсе не между прочим, она подняла эту тему.
— Твои друзья, де Грасаи, очень милые, — сказала она.
— Разве я не говорил тебе об этом? — ответил Хорнблауэр, чрезвычайно довольный, что, рассказывая Барбаре о своих приключениях, не обошел молчанием этот частный эпизод, хотя, конечно, рассказал ей не все, далеко не все.
Потом он несколько некстати заявил:
— Граф — один из самых добрых и замечательных людей, которые когда-либо рождались на свет.
— Она красива, — сказала Барбара, неуклонно следуя череде собственных мыслей. — Ее глаза, фигура, волосы. Часто случается, что женщины с рыжими волосами и карими глазами плохо сложены.
