Зиновий Каневский - ЗАГАДКИ И ТРАГЕДИИ АРКТИКИ
Незадолго до начала войны М. И. Шевелев перешел в боевую авиацию, возглавив вскоре штаб Авиации дальнего действия, и тут уж полярные пилоты не избегли общей участи. Во время войны были арестованы знаменитые на Севере летчики Фабио Брунович Фарих и Василий Михайлович Махоткин (по чьему-то «недосмотру» остров пилота Махоткина в Карском море так и не «стерли» с географической карты, как переименовали, скажем, остров Самойловича в остров Длинный или остров Бухарина в остров Тройной). Оба летчика, к счастью, выжили, вернулись после войны из лагерей, однако полярная авиация лишалась и того и другого.
Выжил и любимец всего Главсевморпути, острослов и «анекдотчик», автор самых знаменитых арктических розыгрышей бортмеханик Николай Львович Кекушев. Он был сыном известного московского архитектора (строившего, в частности, «Метрополь») и всю жизнь посвятил Заполярью. За свой «длинный язык» Львович, как любовно называли его друзья, не раз попадал в поле зрения «органов» и в самом начале 30-х гг. очутился-таки не по своей воле на Ухте. Но тогда это оказалось всего лишь эпизодом, и вскоре Кекушев вернулся в северное небо. Он заслужил несколько боевых орденов за гражданскую войну и за Отечественную, когда в экипаже Г. К. Орлова летал в осажденный Ленинград (они совершили пятьдесят девять полетов через линию фронта, вывозя из блокады ученых Арктического института и научные архивы). За участие в полюсной экспедиции 1937 г. Николай Львович получил орден Ленина (именно он выбросил в точку полюса «десант» из разноцветных куколок). Но никакие награды не спасли от расправы: в 1948 г. его по этапу отправили в лагеря Джезказгана.
Кекушев провел в заключении около шести лет. Возвратившись в Москву, он с неутраченным юмором рассказывал друзьям о своей лагерной деятельности в качестве бригадира строительной бригады:
— Ох и знатная была у меня та бригада! Один — бывший комбриг, второй — бригадефюрер войск СС, третий — из испанских интербригадовцев, да и остальные не хуже!
Где тут правда, где — «от Львовича», сказать, конечно, нелегко. Но так ли уж необходимо докапываться до «правды факта»? Важно, что общую ситуацию Николай Львович ухватил предельно точно: сидели вместе и коммунисты-комбриги, и фашисты, и антифашисты. В точности так же, как и полярники,— моряки, ученые, летчики, зимовщики...
ОТ СОЛДАТА ДО МАРШАЛА
Вот это уже совершенно невозможно вообразить: в 30—40-е гг. людей арестовывали прямо на зимовках, на крошечных полярных островках, куда не каждое лето приходил пароход со сменой людей и продуктами, куда из-за отсутствия посадочной площадки не прилетал самолет (а вертолетов тогда просто не существовало), где в течение многих месяцев, а то и лет жили бок о бок несколько человек, боролись с пургой и арктической ночью, вели гидрометеорологические наблюдения, поддерживали радиосвязь, безмерно тосковали о близких, о родных среднерусских, украинских, сибирских, южных краях и мечтали о той сладостной поре, когда можно будет вернуться на Большую землю и хоть ненадолго оказаться в человеческих условиях!
Я написал выше: «арестовывали прямо на зимовках»,— но хотел этим в первую очередь сказать, что арестовывали полярников-зимовщиков. Таких, например, как Филипп Иванович Балабин, бывший начальник полярной станции «Остров Рудольфа» в архипелаге Земли Франца-Иосифа, где он зимовал в 1932/33 г. Пока не удалось выяснить, чем он занимался в 1933—1937 гг., но в Центральном государственном архиве народного хозяйства, в бумагах В. Ю. Визе, хранится записка Балабина на обрывке картона от пачки рафинада. Она написана, судя по всему, в тюрьме и адресована жене: «Береги ребят. Не заботься обо мне, не траться на меня...» И дата: 26 декабря 1937 г.
От старейшего арктического исследователя, ветерана ледовой разведки Н. А. Волкова известно, что в том же 1937 г. на далекой Чукотке, на полярной станции «Уэлен», был схвачен молодой океанолог Александр Чаусов, о судьбе которого не знает никто из тех, на чьих глазах это произошло. А сейчас я собираюсь повести подробный рассказ о бывшем начальнике крошечной зимовки «Остров Домашний» в архипелаге Северной Земли Александре Павловиче Бабиче. Но потребуется важное отступление.
В 1976 г. у меня вышла книга «Цена прогноза», посвященная войне в Арктике. Рассказывая о защитниках Советского Заполярья, о роли, какую играли в ту пору, метеосведения, добываемые в борьбе со стихией и вторгшимся в Арктику врагом, я бегло упомянул о том, что полярная станция «Остров Домашний» была незадолго до войны законсервирована, а вскоре открыта вновь, и коллектив во главе с одним из самых выдающихся наших зимовщиков, Борисом Александровичем Кремером, два тяжелейших года, 1941 —1943, вел непрерывные наблюдения за погодой, за ледовитым морем, в котором таились германские подводные лодки.
Неожиданно из Ленинграда пришло письмо читателя. В нем указывалось на неточность в книге: станция на Домашнем была законсервирована не до войны, а во время войны, в августе 1941 г., причем произошло это в обстоятельствах, имевших трагические последствия для начальника зимовки А. П. Бабича. Писал мне, как выяснилось, сын полярника. Мы познакомились, у нас возникла взаимная симпатия. Так в моем распоряжении оказались едва ли не все документы, связанные с «делом А. П. Бабича».
В 1980 г., когда выходила моя книга «Льды и судьбы», я посвятил ее «светлой памяти зимовщика Александра Павловича Бабича». Разумеется, я желал большего, мне хотелось, пусть кратко, поведать читателям о прекрасной и страшной судьбе этого человека, однако о полярнике Бабиче в то время уже сказал свое слово автор «Архипелага ГУЛАГа»... Теперь пришла пора вернуться к герою моего давнего посвящения.
Уроженец Новороссийска, Александр Бабич в семнадцать лет, в 1916 г., ушел добровольцем в русскую армию на турецкий фронт, после чего начались его скитания по белу свету. Он возвращался на родину, не находил здесь работы и снова уходил за кордон. Перебрался в Германию, но и там ему жилось плохо, и в 1922 г., услыхав, что в Берлине открылось советское представительство, он отправился туда. Пробился к полпреду и вскоре навсегда возвратился домой. Сделался профессиональным моряком, высококлассным радистом, ходил на ледоколе «Ермак», неоднократно бывал в загранплаваниях на судах Совторгфлота. Пять лет прослужил в Мурманском траловом флоте, а с 1935 по 1941 г., с кратким перерывом, зимовал на полярных станциях Главсевморпути.
Почти двадцать лет жизни Александр Павлович Бабич отдал морю и Арктике. Это был скромный, мужественный, надежный человек. Первая же его зимовка на острове Котельном в архипелаге Новосибирских островов затянулась на три с лишним года, и радист Бабич пошел на это с открытым сердцем, понимая, что крайне необходим здесь, на полярной станции. Он обслуживал навигацию на трассе, давал пеленг самолетам ледовой разведки, каждые три часа (а по требованиям авиации — ежечасно) отстукивал на ключе сводки погоды, спал урывками, как всякий арктический радист, но с особым блеском проявил себя весной 1938 г., когда через Котельный пролег маршрут самолетов, спешивших на выручку к населению «Лагеря трех кораблей» — экспедиции Р. Л. Самойловича.
