Кирилл Станюкович - Тропою архаров
Лошадям еще тяжелее, чем нам, они непрерывно хлещут хвостами, машут головами, брыкаются,- они облеплены сплошь самой разнообразной кровососущей нечистью. Она лезет им в уши, щекочет живот, сплошным кольцом окружает ноздри и глаза.
Впереди идет Дима, он ведет отряд. Он только этим и занят, он ищет дорогу и выдерживает направление. За ним двое рабочих – Соколик и Кузьма ведут вьючных лошадей. Чаще Соколик ведет за повод только одну, а остальные идут сами, сами выбирают себе дорогу.
Соколик – занятный человек и неплохо знает тайгу. Правда, познакомился с ней он не по собственной инициативе, а по приговору суда за какую-то деревенскую пьяную распрю. Сейчас он отбыл свой срок и зарабатывает деньги в экспедиции, чтобы не ехать домой с пустыми руками. Но тюрьма и снаружи и изнутри наложила на него кое-какой отпечаток: он непрерывно поет кроваво-сентиментальные песни и почти весь татуирован. На его груди изображен огромный орел, несущий в когтях обнаженную женщину; на руках – змеи, имена, якоря и т. д. Я не хотел брать его в отряд, потому что он, поступив к нам на работу, уже на следующий день чуть свет явился под окно наших девушек пьяный, с гармонией и песнями. Правда, вел он себя вежливо, стучал в окно и просил слушать его, затем пел песню, а пропев, требовал у слушательниц подтверждения, что он «хотя и некрасивый, но симпатичный». Я его прогнал. Но через несколько часов он явился трезвый, клялся быть дисциплинированным и уверял, что «это местами со всякими случается», но «со мной лично больше абсолютно не повторится». Я ему поверил, и он свои клятвы сдержал.
Другой рабочий – Кузьма – на возрасте. Он очень волосат, все лицо его и шея заросли густой и курчавой бородой; волосы растут у него и из ушей и из носа. Говорит он басом и очень мало, причем большую часть слов в его фразах составляют ругательства, которые он без большой фантазии вставляет впереди и позади каждого слова. Кузьма в прошлом старатель; по натуре он несколько мрачноват и леноват, работу обычно недоделывает, а когда велишь ее переделать – обычно машет руками и говорит: «Все равно от этого лучше не будет, и так сойдет»,- но переделывает. Кузьма очень хорош с лошадьми, лошадей он любит гораздо больше, чем людей, и когда Дима как-то сказал ему, что он весь состав экспедиции готов променять на нашего кривого мерина, то он совершенно спокойно согласился, что «в этом самом мерине смыслу втрое против такого ученого, как ты».
За лошадьми идет наш агроном и почвовед Агаров. Это человек пожилой, но очень крепкий. Работу свою он знает, держится хотя и корректно, но несколько особняком, ввиду того что он сам, видимо, рассчитывал быть начальником рекогносцировки, а назначили меня. Поэтому он ко всем моим действиям подходит несколько критически, но не очень, так как он по природе человек скорее флегматичный.
Вместе с Агаровым идет Домра, который делает глазомерную съемку всего маршрута.
Последними идем мы с Ниной. Нина помогает мне, собирает растения, берет образцы почв, я делаю съемку почв и растительности по всему пройденному пути.
Нина – девушка хорошая", но не чересчур умная. К нам в рекогносцировочный отряд она попросилась сама, потому что наделала глупостей и ее все изводили. Дразнили ее не только сотрудники экспедиции, но даже жители поселка.
Дело было так. Один лесообъездчик, живущий возле нас, держал в клетке пару белок. Белки были великолепные,- их черная шерсть лоснилась, хвосты и кисточки на ушах были пушисты необыкновенно. Меня обуяла зависть, мне также захотелось завести себе пару черных дальневосточных белок. Сказано – сделано. Я заказал объездчику клетку, притащил ее к себе домой и начал ловлю. Но когда нужно, конечно, белку никак не поймаешь. Если до этого я не раз их ловил, то после того как у меня появилась клетка, я не только что поймать, но и увидеть-то белку никак не мог.
С горя я принялся ловить бурундуков. Это маленькая земляная белка с полосатой спинкой и с более коротким, чем у белки хвостом. Бурундук живет, в основном, на земле, хотя и по деревьям лазает неплохо.
Ловят же их так: идете вы по тайге и видите, как от вас со всех ног удирает бурундук. Вы сломя голову бросаетесь за ним и очень быстро загоняете его на дерево. Вы подбегаете к дереву и с размаху ударяете по его стволу обухом топора. Если дерево не очень толстое – этого удара достаточно, чтобы стряхнуть бурундука на землю. Он, растопырив лапки, падает на землю и опять бросается удирать. Вы за ним, он опять на дерево, вы опять по дереву топором, он опять сваливается на землю и опять удирает. Так происходит обычно несколько раз, до тех пор, пока на пути бурундука не попадется поваленный полусгнивший ствол лиственицы. Такие упавшие лиственицы везде в лесу встречаются в обилии и лежат подолгу, а сердцевина у них обычно совершенно выгнивает. Вот тут-то бурундук совершает непоправимую ошибку – он ныряет в деревянную трубу ствола, открытую с одной стороны, и думает, что здесь-то уж он в безопасности. Но вы снимаете с головы накомарник, надеваете его на выход из бревна, а затем опять ударяете с силой обухом топора по стволу. Два-три удара, и бурундук вылетает из ствола прямо в накомарник. Из накомарника же, обернув руку носовым платком, чтобы бурундук не покусал, вам нетрудно пересадить его в шляпу, в сумку, в карман – вообще куда хотите.
В тайгу мы ходили каждый день и редкий день не приносили двух-трех бурундуков. Мне нравилось, когда их в клетке бывало много.
Хотя мы ловили и приносили бурундуков чуть не ежедневно, а кормили хорошо, однако в клетке их много не накапливалось. Раз в несколько дней дверца клетки оказывалась отворенной, и все бурундуки разбегались. Так было не раз и не два, запасы бурундуков в клетке не возрастали – таинственный недруг во время нашего отсутствия выпускал наших пленников.
В результате, хотя в клетке бурундуков было немного, зато как в нашем полупустом доме, так и в его окрестностях их было неисчислимое множество. Но это были уже образованные зверюшки, поймать их опять и водворить в клетку было очень затруднительно.
Вот в это время и начались у нас в доме некоторые таинственные события.
Вечером, после тяжелой дневной работы, мы раздевались, складывали свою одежду или вешали ее на стену у кровати и засыпали как убитые. Но когда поутру мы начинали одеваться, то в складках одежды и в карманах обнаруживали крупу, сахар, овес, подсолнухи. Лежала ли одежда на табуретке или была повешена на гвозде – все равно поутру в карманах оказывалась греча, пшено или рис.
Сначала мы думали, что это дурит кто-то из ребят. Но все клялись в своей невиновности. Я, вернувшись после трехдневного маршрута, обнаружил под подушкой чуть не двести граммов отборной рисовой крупы. Мы посмеялись, поговорили и перестали обращать внимание.
