Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски
Большая часть реки пробиралась к Енисею между камнями и под ними. Теперь мне стало понятно, почему эту Тунгуску назвали Подкаменной! Даже в основном русле реки вода текла вяло, как бы неохотно. Выделить в потоке стремнину уже не представлялось возможным, так как её просто не было. Незначительное увеличение скорости течения в срединной части реки язык не поворачивался назвать стрежнем. (На самом деле название реки произошло от слова «камень», которым издревле называют прорезаемый этой Тунгуской горный массив – Енисейский кряж»).
В начале лета эта река была мощным, иногда злобным неистовым зверем, сметающим огромные валуны и зазевавшихся или недостаточно почтительно относившихся к нему путников, особенно на некоторых порожистых участках. Теперь же она больше походила на медлительного ленивого ужа, нырнувшего под камни русла и медленно проползавшего через тесные промежутки между ними. Да и само слово «порог» теперь обозначало каменистую гряду, зачастую полностью перекрывавшую Подкаменную Тунгуску. Я мог уже довольно легко перебросить реку камнем.
В маршруты теперь ездили только на Колином «Прогрессе», да и то, на некоторых порожистых участках реки приходилось подолгу искать фарватер достаточной глубины. И всё же мы довольно часто задевали винтом за камни дна реки и рвали очередную самодельную предохранительную шпонку винта из алюминиевой проволоки. Несмотря на поголовное использование таких шпонок, на дне реки, у порогов, то тут, то там посвёркивали на солнце отломанные лопасти винтов! Проскочить такие мелководные места ещё можно было на большой скорости, когда лодка имела наименьшую осадку, скользила по поверхности, чуть касаясь воды, как здесь говорили – «выходила на редан». Но уж если на такой скорости, всё же, зацепишь камень, то поломки винта или его лопастей будут неизбежны.
Мы с Колей наловчились ездить по мелководью так. Коля садился за руль дистанционного управления, а я размещался на носу лодки, перед ветровым стеклом. свесив ноги почти до воды, чтобы при движении на полной скорости контролировать глубину реки. Я регулярно докладывал Коле результаты этого визуального контроля, непрерывно повторяя: «…глубоко, мельче, ещё мельче, совсем мелко…», и тут же выдавал рекомендации по направлению дальнейшего движения: «…правее, левее, прямо…».
При таком способе гонки на воде у лодки, в случае вылета её на каменистое сплошное мелководье, может сломаться не только лопасть винта, но и сапог мотора, что было чревато уже длительным ремонтом. Я же в этом случае продолжил бы движение вперёд без лодки, то есть в автономном режиме, до самых камней, лишь слегка прикрытых водой! Главная задача вперёдсмотрящего в такой ситуации заключалась в том, чтобы лодка его не догнала! Хотя оказаться в ледяной воде, предварительно прокатившись спиной и соседними частями тела по округлым, но твёрдым камням, тоже было удовольствием ниже среднего. Мне довелось пару раз опробовать этот вид местного развлечения костями собственной спины, не обладавшими телесной защитной прослойкой достаточной толщины. В совокупности с купанием получил незабываемые ощущения! Хорошо ещё, что с мотором всё обошлось благополучно – была только срезана очередная шпонка винта.
Как-то в разгар сезона попробовал переплыть Подкаменную Тунгуску, которая большой-то шириной и не отличалась. Однако уже метров через двадцать с удвоенной скоростью плыл назад, так как стало сводить судорогой все мышцы тела. Ну а в противоэнцефалитном костюме и сапогах я улетал в воду очень ненадолго. Тем не менее, адреналина в крови во время такой гонки появлялось столько, что никакие устрашающие суррогаты, наподобие форта Байяр – не требовались! И что характерно, здесь за экстремальные развлечения не ты, а тебе платили деньги! Вот только подстраховки не было, и конечный результат заранее не был спрогнозирован. Мой же предшественник в предыдущем сезоне слетал с носа лодки в воду значительно чаще меня. Утверждал, что прыжок после парной в снег – ничто, по сравнению с таким полётом и последующим купанием в ледяной воде!
Обмелевшая Тунгуска стала идеальной рекой для местного экзотического вида рыбной ловли – «лучения» рыбы. На одну из таких рыбалок я напросился в компанию к местным охотникам. Рыбы в Подкаменной было предостаточно. Её можно было наловить и на удочку, и бреднем в необходимых количествах.
«Лучили» же рыбу больше для развлечения, хотя некоторые местные жители утверждали, что при таком способе рыбалки попадается самая вкусная и жирная рыба, которая не клюёт на удочку и не ловится бреднем, потому что обитает между камнями на самом дне. Мне эти доводы казались неубедительными, но с привередливыми аборигенами я не спорил.
Во второй половине ночи, ближе к утру, когда «рыба самая сонная и вялая», – по утверждениям охотников, мы оттолкнули лодку от берега, веслом выгребли на середину реки и зажгли факел, прикреплённый к носу лодки. Несколько факелов были заранее приготовлены из ствола ольхи. Верхняя часть их была обмотана марлей. Факел обмакивался в солярку и поджигался. Раньше вместо него использовался пук сухих лучин, откуда и пошло название «лучить» рыбу. Вместе с тремя охотниками расположился у борта «Казанки», мне дали острогу – молниеобразно изогнутый заостренный металлический прут приблизительно метровой длины с деревянной рукояткой с одной стороны, и приваренным заусенцем, как на рыболовном крючке, – с другой.
Как только зажёгся факел и осветил прилегающую к нему часть дна, раздалось частое, дружное цоканье трёх металлических острог о камни дна реки. Моя острога бездействовала. Я ничего не мог рассмотреть на еле освещённом дне и не понимал, как видят что-то мои товарищи, да ещё время от времени скидывают в лодку довольно крупных рыбин. Этот способ ловли рыбы считался браконьерским, и я воочию понял – почему. Рыбаки клацали острогами почти непрерывно, а поднимали рыбу в лодку лишь иногда, то есть ловили менее пятой части намеченных рыбин. Остальные же уходили в сторону ранеными и изуродованными. То есть, каждое пустое клацанье остроги означало появление ещё одной искалеченной рыбины. Во время только одного лучения были искалечены многие сотни рыб. Именно поэтому к такому способу добычи рыбы аборигены сами прибегают довольно редко, больше для желания поразить приезжих гостей – новичков.
Через некоторое время я присмотрелся к освещению и начал различать какие-то тени, метавшиеся от факела на дне реки, несколько раз попытался ударить по ним своей острогой, но у меня ничего не получилось. Может быть, мне не хватало резкости, может быть, бил я не вертикально, а при другом угле удара невозможно было учесть преломление воды и сделать на него поправку, а может быть – просто не хватало точности. А когда сообразил, чем чревата такая рыбалка для речных обитателей, вообще решил не калечить рыбу и отложил острогу в сторону, тем более что никакой сноровки в такой рыбалке у меня не было.
