СЕРГЕЙ ОБРУЧЕВ - НА САМОЛЕТЕ В ВОСТОЧНОЙ АРКТИКЕ
Из Натальи мы идем мимо мрачной Глубокой, мимо изумительных скал мыса Витгенштейна к другому промыслу, Топате. Топата также крабоконсервный завод. Также, как и в Наталье, на берегу вонючие гниющие крабы и кучи крабовых панцырей. Крабов ловят сетями за 15–20 миль от берега. Сети ставят на глубине на неделю, и нужно большое лоцманское искусство, чтобы найти в туман или непогоду нужную сеть среди нескольких сот закинутых за неделю. В наших крабоконсервных промыслах сначала работали японцы, — исконные моряки, едва-ли не лучшие в мире. Теперь перешли к обслуживанию промыслов русскими и к сожалению, пока еще не удалось полностью овладеть капризной крабовой наукой. Но недолов крабов в Наталье и Топате был восполнен рыбой: пришла необыкновенно толстая селедка, не назначенная по плану, и на берегу лежат во множестве бочки с соленой селедкой и консервы из селедки.
Стоянку в Топате я использую опять для изучения Коряц-кого хребта. Здесь ясно намечается громадная окраинная сбросовая линия, окаймляющая с востока Олюторский мыс. Кроме того, приятно побродить по утесам, заглянуть в пещеры, в которые бьет прибой, поглазеть на красноклювых топорков и черных бакланов, сидящих на камнях, измазанных потеками гуано. Маленький отдых после томительной атмосферы "Охотска", где множество людей стеснены на кусочке палубы. На судне нормально разрешено везти 400 человек — а едет почти полторы тысячи. В хороший день на палубе негде ступить, — все занято. Играют дети, стирают белье, парикмахер стрижет и бреет, женщины ищут друг у друга в голове. Пассажиры уныло фланируют по узким шканцам ("Невскому проспекту") и с завистью заглядывают в кают-кампанию, где па свободе расположился портной: капитан достал себе в Анадыре сукно, и ему шьют костюм.
После Топаты мы идем еще в Олюторку: осталось свободное место в трюме на 300 тонн и капитан хочет, точно следуя инструкции, захватить возможно больше груза.
А из Олюторки мы пойдем назад: пришел приказ, взять на буксир судно "Красный Партизан", зимовавшее во льдах после Колымского похода 1932 г. и потерявшее винт с валом. Его приведет в Наталью "Микоян", другой зимовщик из Колымской эскадры, а далее передаст "Охотску", как более сильному.
Все в ужасе: перегруженный пароход должен итти через бурное осенью Охотское море, имея на буксире инвалида, и рискуя в шторм лишиться возможности управляться. Нынче в июне, в рейс из Петропавловска во Владивосток, "Охотск" идя один, попал в 9-ти балльный шторм, имел ход всего полторы мили, потерял способность управляться, и был принужден убегать по ветру на 200 миль в сторону.
Посланы протесты, но делать нечего — надо исполнять приказ. Вечером снимаемся с якоря, идем обратно. Под Олюторским мысом хорошо, мы защищены от восточного ветра, но как только мы выходим из-за мыса и направляемся к Наталье, волна начинают бить в скулу. Волнение небольшое, всего 5 баллов, но волна попадает на палубу. А наша палуба — вроде Сухаревского рынка; будки, палатки, тенты, люди на грузе, груз в кучах. И открытые отверстия в трюмы, в которые начинает хлестать вода. Задраить трюмы нельзя — люди в них задохнуться. И пароход принужден повернуть обратно, под прикрытие Олюторского мыса.
Через десять минут после поворота радио приносит радостное известие: Морфлот, принимая во внимание состояние судна, разрешает ему итти прямо во Владивосток.
Утром все на пароходе в праздничном настроении; наконец кончилось томительное блуждание у берегов Коряцкой Земли, мы будем через две недели, или даже раньше, па самом деле во Владивостоке.
Дни Идут за днями в радостном ожидании. Все развлекаются, как могут. Пассажиры устроили в 1-м трюме Сухаревку: здесь вы можете купить что угодно: и поношенные брюки, и крабовые консервы, и мелкие орешки кустарника кедрового сланца, и даже—женщину.
Капитан забавляется приказами. Уволен еще старшина моторного катера, а его помощник "как обработанный по группировке" получил выговор. Один из помощников капитана и два матроса (один из них предсудкома, студент-практикант) получили выговор, за то, что на мостике допустили "не этичное физио-объяснение действиями". Попросту, посмеялись какой то шутке. Многим еще грозят кары и приказы, на многих кричат, выгоняют из капитанской каюты и т. п.
Уволенные играют пока в шахматы, ютятся в каютах у сочувствующих, ждут Владивостока, да развлекаются странными эволюциями судна.
У берегов Камчатки, например, идя далеко от берега, судно вдруг бросается под прямым углом в море: капитан испугался черной тучи впереди и огней встречного судна, приняв их за берег.
После краткой стоянки в Петропавловске, этом красивейшем порте Союза, с замечательной гаванью, мы входим в гряду Курильских островов, опять в тумане, и туман провожает нас до Лаперузова пролива. Обычно бурное Охотское море чествует нас штилем, зная, что в шторм нам не пройти. В Лаперузов пролив входим в редком тумане — берег едва виден. Капитан опять пугается и вместо того, чтобы итти обычным прямым курсом через пролив, мы четыре раза меняем курс под прямым углом, то приближаясь к берегу, когда он скрывается, то увидав его — спасаемся в море.
Легкая дымка сопровождает нас до Владивостока, и капитан еще раз показывает свое искусство. Он не верит пи своим определениям по солнцу, ни определениям помощников и мы проскакиваем на юг, за Владивосток, и потом возвращаемся обратно.
Но это — последние подвиги капитана. Еще до прихода Охотска" Управлением Морфлота была образована специальная комиссия для расследования славного нашего плавания, и через 3 дня стало известно, что Дорошенко снимается, приказы его отменяются, дело о нем пойдет своим ходом, а капитаном "Охотска" будет Таратунин.
26 НЕМНОГО ГЕОГРАФИИ
Склоняясь над сетью широт и долгот,
Над россыпью меридианов.
В. Саянов.
Экспедиция 1933 г. в отличие от предыдущей является исключительно деловой. Никакой романтики, никаких арктических льдов, медведей, моржей и прочих непременных аксессуаров, излюбленных в описаниях полярных стран. Только сухая, точная, напряженная работа, изо-дня в день, аккуратная как часы. Всего только 67 часов, одиннадцать круговых полетов — и исследования закончены.
Заснято для миллионной карты около 375.000 кв. км бассейна Анадыря, и для карты масштаба 2 1/2 миллиона — часть северного склона Анадырского хребта. Если бы у нас был самолет с большим радиусом действия, мы смогли бы заснять весь Чукотский округ.
Опыт работы этого года наглядно показал, что съемка севера в первом приближении может быть произведена с самолета предложенным нами методом. Уже зимой 1933–1934 г. мы сможем составить хорошую карту Анадырского края. Карта эта послужит основанием для всех дальнейших работ по освоению края.
