Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки
Но время, хотя и приостановленное римскими стенами, скоро истерло римлян в прах: и на той же земле, в позднейшие годы, сражались дикие саксы и грузные датчане, пока не пришли норманны.
Город оставался обнесенным стеной и укрепленным вплоть до Парламентской войны, когда подвергся долгой и жестокой осаде Фэрфакса. Наконец он пал, и стены его сровняли с землей.
От Уоллингфорда вверх до Дорчестера окрестности реки становятся все более холмистыми, разнообразными и живописными. Дорчестер стоит в полумиле от реки. Можно достигнуть его, поднявшись вверх по Темзе на веслах, но всего лучше расстаться с рекой у шлюза Дэй и взять поперек полей. Дорчестер — очаровательно мирное местечко, погруженное в тишину, безмолвие и сонливость.
Дорчестер был, подобно Уоллингфорду, крепостью в древнебританские времена; он назывался тогда Каер Дорен, «город на воде». В позднейшие времена римляне устроили здесь большой лагерь, укрепления которого кажутся теперь низкими, ровными холмами. В саксонскую эпоху здесь была столица Уэссекса. Дорчестер — очень древний город, был некогда великим и могущественным. Теперь он, в стороне от подвижного света, клюет носом и грезит.
Очень пышны и красивы окрестности реки вокруг Клифтон-Хэмпдена, который и сам по себе очарователен, — старомодная, мирная деревушка, изобилующая цветами. Если ночевать в Клифтоне, нельзя выбрать ничего лучше, чем «Ячменный стог». Могу сказать, что это занятная, наиболее древняя харчевня на всей реке. Она стоит направо от моста, в стороне от деревни. Ее низко спускающаяся остроконечная крыша, крытая тростником, ее решетчатые окна придают ей нечто сказочное, между тем как внутри она еще более напоминает о «некотором царстве, некотором государстве».
В ней не следует останавливаться героине современного романа. Героиня современного романа всегда бывает «божественно высока» и то и дело «выпрямляется во весь рост». В «Ячменном стогу» она стукалась бы головой о потолок каждый раз, когда ей вздумалось бы выпрямиться.
Также это неподходящая гостиница для пьяницы. Слишком уж много в ней сюрпризов в виде неожиданных ступенек, ведущих то вниз, то вверх; что же касается того, чтобы подняться по лестнице к себе в спальню или найти свою кровать, однажды поднявшись, — обе эти операции оказались бы одинаково невыполнимыми для него.
Мы рано встали на следующий день, задавшись целью быть в Оксфорде до вечера. Поразительно, как рано можно встать, когда ведешь кочевую жизнь. Когда лежишь, завернувшись в плед на досках лодки, с подсунутым под голову саквояжем, далеко не так жаждешь поваляться «еще пять минут», как это бывает, когда лежишь на перине. Мы успели позавтракать и миновать Клифтонский шлюз к половине девятого.
От Клифтона до Калэма берега реки плоски, однообразны и неинтересны; но после Калэмского шлюза, наиболее холодного и глубокого на всей реке, пейзаж становится привлекательнее.
В Эбингдоне река проходит у самых улиц. Эбингдон — типичный провинциальный городок низшего разряда, тихий, чрезвычайно почтенный, чистый и отчаянно скучный. Он гордится своей древностью, но сомнительно, чтобы мог соревноваться в этом с Уоллингфордом и Дорчестером. Когда-то здесь стояло знаменитое аббатство, и в том, что сохранилось от его освященных стен, теперь варят пиво.
В церкви Святого Николая в Эбингдоне имеется памятник Джону Блейкуоллу и жене его Джейн, скончавшимся после счастливой супружеской жизни в один и тот же день, 21 августа 1625 года; а в церкви Святой Елены есть надпись, гласящая, что В. Ли, скончавшийся в 1637 году, «имел в течение жизни двести без трех человек потомства». Сделав вычитание, вы увидите, что в семействе господина Ли насчитывалось сто девяносто семь членов. Господин В. Ли, пятикратный мэр Эбингдона, был, без сомнения, благодетелем для своего поколения, но надеюсь, однако, что в нашем переполненном девятнадцатом столетии не много найдется людей такого размаха.
От Эбингдона до Ньюнэм-Кортни лежат красивые места. Ньюнэмский парк стоит того, чтобы его посетить. Осматривать можно по вторникам и четвергам. В доме имеется хорошая коллекция картин и редкостей, а парк великолепен.
Омут за шлюзом, внизу Сэндфорда, — отличное место, чтобы утопиться. Нижнее течение страшно сильно, и, однажды попав в него, считайте, что ваше дело в шляпе. Здесь поставлен обелиск, отмечающий то место, где уже утонуло, купаясь, двое купальщиков; и ступени обелиска обыкновенно служат трамплином для молодых людей, желающих убедиться, точно ли существует настоящая опасность.
Шлюз и мельница Иффли, за милю до Оксфорда, служат излюбленной темой пристрастным к реке художникам. Подлинные места, однако, внушают некоторое разочарование тем, кто раньше видел картины. Впрочем, я заметил, что мало какие оригиналы на этом свете вполне достойны списанных с них картин.
Мы прошли Иффлийский шлюз около половины двенадцатого, а потом, прибрав лодку и приготовив все к высадке, двинулись на приступ последней мили.
Между Иффли и Оксфордом находится самое трудное место реки, какое мне известно. Надо родиться в этом месте, чтобы понимать его. Я побывал на нем порядочное число раз, но никогда не смог попасть с ним в такт. Провести лодку по прямой линии от Оксфорда до Иффли может только человек, способный прожить с удобством под одной кровлей с женой, тещей, своей старшей сестрой и старой служанкой, находившейся в доме, когда он был еще младенцем.
Сперва течение потащит вас к правому берегу, потом к левому, а потом вытащит вас на середину, покружит на месте раза три, после чего снова вынесет вверх по реке и неизменно закончит попыткой разбить вас в лепешку о какую-нибудь баржу.
Из этого, естественно, следовало, что мы мешали многим другим лодкам на протяжении этой мили, а они мешали нам, в результате чего проистекло много сквернословия.
Не знаю, почему это, но все всегда бывают исключительно раздражительными на реке. Пустячные неудачи, проходящие почти незамеченными на суше, приводят вас чуть ли в неистовство, когда случаются на воде. Когда Гаррис или Джордж ломают дурака на суше, я снисходительно улыбаюсь; когда же они выкидывают глупости на воде, я награждаю их леденящими кровь наименованиями. Если мне на пути попадается другая лодка, мне хочется взять весло и убить всех сидящих в ней.
Самые добронравные люди становятся буйными и кровожадными на лодке. Однажды я катался с одной девицей. По природе она отличалась самым милым и покладистым характером, но на реке речи ее наводили ужас.
— Ах, провались он совсем! — восклицала она, когда ей подворачивался какой-либо злополучный гребец. — Почему он не смотрит, куда идет?
