Владимир Обручев - Золотоискатели в пустыне
Рудокоп сразу пришел в себя, вскочил, схватил за руку Хуна, в другую руку ружье и побежал к камышам.
— Эй, куда тебя понесло? Кони направо! — раздался чей-то голос.
Но беглецы, перебежав через рощу, кинулись в камыши и притаились средних.
Калмыки через разведчиков узнали, что дунган всего около полусотни, и решили напасть и перебить их. Сотня всадников, вооруженных копьями, саблями, ружьями, тихо подъехала к лагерю дунган и, как только стало светать, атаковала их конным строем, быстро окружив и отделив от привязанных вблизи коней. Дунгане отчаянно защищались, но половина сразу же выбыла из строя, а остальные, сомкнувшись в кучу, отбивались от нападающих. В это время человек десять дунган, ночевавших в роще, подоспели на лошадях на помощь, и битва стала ожесточеннее. Теперь падали и калмыки.
Но бой скоро решился не в пользу дунган, и уцелевшие пустились в бегство, кто пешком, кто на коне, преследуемые калмыками. Уйти удалось очень немногим, скрывшимся в соседней роще. Один пеший беглец нырнул в камыши вблизи того места; где спрятались Мафу и Хун. В преследовавшем его всаднике они узнали калмыка и поняли, в чем дело. Калмык у них на глазах заколол дунганина.
В это время на севере, совсем близко и в нескольких местах сразу, появились огненные языки. Дунгане, чтобы остановить преследование и отомстить калмыкам, зажгли траву и бурьян. Почти вся растительность уже посохла, даже листья на деревьях свернулись от жары. Огонь, раздуваемый бурей, понесся ураганом на юг по котловине.
Началась паника. Спешившиеся калмыки, которые на поляне приканчивали раненых дунган и собирали оружие, вскочили на коней, подняли своих раненых и, окружив дунганских лошадей, помчались в карьер на юг, подгоняемые огнем. По зарослям бурьяна лились потоки пламени, клубы черного дыма извивались в воздухе, снопами летели искры, горящие ветки. Огненные шары падали на землю и зажигали бурьян; впереди общей линии огня то тут, то там сразу вспыхивало пламя.
Огонь охватил и рощу. Языки его, пожирая листву, взбегали по тополям до вершины, и в несколько минут вся роща представляла собой гигантский факел. Красные бичи извивались среди клубов дыма и снопов искр. Треск и вой пламени покрывал гул ветра. Потом огонь, спалив листву, падал, оставляя позади оголенные, дымящиеся скелеты деревьев, на которых в разных местах тлели и сыпали искры сухие сучья и ветки. Воздух, наполненный пылью и дымом, прорезался в разных направлениях красноватыми снопами света и точно сам раскалился и пылал.
Мафу и Хун сразу поняли, что не миновать огня и полузасохшим камышам, в которых они укрылись. Они бросились бегом к окраине Мертвого города, взобрались на ближайший холм и здесь присели, переводя дух и наблюдая ужасную картину степного пожара. Беглецы ушли во-время; едва они взобрались на холм, как загорелись камыши, и меньше чем через две минуты вся полоса, отделявшая рощу от города, представляла собой огненную реку; жар чувствовался даже на холме. Роща, где они провели тревожную ночь, также пылала. Еще минут пять — и все пожарище передвинулось стеной на юг, оставляя после себя гслые, черные, дымящиеся площади, где в разных местах догорали толстые кусты и валежник. От того мгновения, когда Хун услышал топот лошадей, до момента, когда пожарище пронеслось на юг, прошло менее получаса. Стало уже совершенно светло, и буря начала ослабевать.
— Пропали все калмыцкие зимовки, — сказал Мафу, следя за удалявшейся стеной огня. — Теперь до весны, когда пойдет свежая трава, калмыкам здесь не жить, корма даже для козы не осталось.
— Нам тоже здесь не жить: у нас ведь ишаки, — прибавил Хун.
— Да, придется уходить куда-нибудь. Но сегодня мы можем спокойно пригнать сюда своих животных на водопой.
Огонь был уже далеко на юге, когда Хун и Мафу спустились с холма и направились вглубь города. В убежище они застали всех в сильной тревоге. Долгое отсутствие Мафу обеспокоило беглецов; потом они услышали стрельбу, увидели страшный огонь и дым над котловиной и не могли понять, что там случилось.
Отдохнув, Мафу вместе с Лю Пи и всеми взрослыми хобукскими китайцами погнали животных па водопой. Когда они были уже на половине пути, позади них вдруг послышались топот и ржание.
— Дунгане! — закричал Си и бросился в сторону, а за ним и остальные китайцы, чтобы укрыться в развалинах.
Мафу остался у ишаков. Он только что успел приготовить ружье, как из-за поворота показалась лошадь без всадника. Она весело заржала и, подбежав к Мафу, остановилась.
— Эй, вы, трусы! Вернитесь назад! — крикнул Мафу, смеясь.
Один за другим беглецы стали выходить из-за развалины.
— Это дунганская лошадь! — сказал Лю Пи. — Она нам пригодится.
Миновали камыши, представлявшие теперь черную впадину с остатками стеблей, с которых ветер сдувал пепел; уныло стояли тополи, голые, обгорелые. Куда ни глянь, кругом все было черно и мертво, а вдали, на юге, еще поднимались клубы дыма.
В роще валялись разные вещи, оставленные дунганами в суматохе: кисеты, мешочки с мукой и просом, несколько шапок. Пока поили животных Мафу, Лю Пи и Си сходили к месту боя. Здесь лежали трупы дунган в обгорелой одежде с обожженными волосами и почерневшими лицами; валялись сабли, ружья, пороховницы, мешочки с пулями, сломанные копья калмыков, котелки, чайники. Черной массой высилась мертвая лошадь с опаленной шерстью; между сморщенными губами ее зловеще скалились белые зубы. Среди мертвых находились два калмыка, которых их соотечественники, очевидно, не успели подобрать из-за надвинувшегося пожара.
При виде лошади Си просиял:
— Вот и мясо, на несколько дней хватит!
— Только нужно его теперь же забрать, иначе волки нам мало что оставят, — предупредил Лю Пи.
Вообще поживы было много. На месте, где ночевали дунгане, лежали мешки с мукой и просом; они обгорели сверху и лопнули; желтые и белые струйки сползли на землю.
Беглецы привели животных и собрали все, что могло пригодиться, сняв с мертвых одежду и обувь. Для муки и проса нужны были новые мешки взамен сгоревших, и их делали из штанов дунган; такой двойной мешок прекрасно ложился на спину ишака.
Вскоре весь караван был нагружен такими вьюками.
Мертвую лошадь разрубили на части и навьючили ишаков. Взяли ружья, сабли, пороховницы, мешки с пулями, трубки, кисеты с табаком, котелки, чайники. Не трогали только трупы калмыков, чтобы не оскорбить их соотечественников, которые могли приехать на место боя.
Тяжело нагруженный караван вернулся в убежище лишь к обеду. До вечера все были заняты пересмотром и дележом собранного имущества, а женщины — очисткой муки и проса, загрязненных золой и обгоревшей тканью.
