Генри Мортон - Южная Африка. Прогулки на краю света
Томатный суп
Тamatiesop
Консоме брюнуаз
Groentesop
Жареное филе палтуса под соусом по-татарски
Gebakte tongvis met tartaresous
Бараньи ребрышки в винном соусе
Lamsribbetjies met bruinsous
Жареная индейка и салат
Gebraaide kalkoen met slaai
Рис со специями и изюмом
Geelrys met rosyntjies
Овощное ассорти
Groentesoorte
Яблочный пирог с меренгами
Appelskuimpies
Персик «мельба»
Perske-melba
Сыр Бисквиты Кофе
Kaas Beskuitjies Koffie
Фрукты
Vrugte
Думаю, никто в наши дни не станет оспаривать ресторанный счет — при таком-то меню! Тем более что счет составил всего четыре шиллинга шесть пенсов.
3Это был великолепный поезд! Гораздо лучше любого состава, курсирующего по Европе, я бы сказал, достойный конкурент тем первоклассным поездам, которыми по праву гордятся Соединенные Штаты. Помимо голубых спальных вагонов, в состав поезда входили специальные вагоны-рестораны. В каждом купе работала система кондиционирования воздуха — так что можно было по своему желанию установить комфортную температуру. Я лично убедился в этом, когда перед сном покрутил маленькую хромированную ручку в изголовье моей койки.
В Южной Африке все авиалинии, железные дороги и большая часть общественного транспорта принадлежат государству. Обслуживавшие нас проводники, официанты и цветные горничные, расстилавшие постели по вечерам, могут служить лучшей рекламой Союза, ибо это самые вежливые и предупредительные госслужащие, которых я видел за последнее время. Южноафриканские железнодорожные пути выглядят необычно для европейцев, привыкших к ширине полотна в четыре фута и восемь с половиной дюймов. Дело в том, что здешняя местность — с ее гористым рельефом и протяженными перегонами — диктует собственные требования, в соответствии с которыми ширину железнодорожной колеи уменьшили до трех футов шести дюймов. Эксперимент оказался удачным, и теперь вся Африка последовала примеру Капа и Наталя.
После обеда я вернулся в свое купе и стал рассматривать пейзаж за окном. Мы проезжали по широко раскинувшейся равнине, чьи плоские очертания лишь изредка нарушались невысокими горными хребтами и разрозненными коппи, то есть пологими холмами. Мимо проносилась иссохшая земля, покрытая чахлой травой, и на этой земле паслись стада коров вперемешку с лошадями. Некоторое время вдоль железнодорожных путей тянулась покрытая красной пылью дорога, затем она отклонялась и бесконечной лентой убегала к горизонту.
Вы замечали, что в каждом путешествии присутствуют некие мелочи — возможно, не самые важные, которые тем не менее почему-то врезаются в память путника и остаются там навеки? Со мной такое происходит постоянно. Уверен: впредь, где бы я ни оказался, стоит мне увидеть странный, неровный полет вдовушки, и я буду вспоминать Свободное государство. Эти мелкие птахи с нелепым черным вымпелом вместо хвоста (самцы отращивают его в период спаривания) то и дело выпархивали из зарослей маиса. Обремененные своим громоздким украшением, они неловко взмывали в воздух, двигаясь зигзагообразно, пролетали несколько ярдов и вновь ныряли под защиту массивных стеблей. Полагаю, любой мало-мальски расторопный мальчишка способен поймать на лету эту милую, но такую неуклюжую птичку.
Затем взору открылась картина, которая из всех моих дорожных впечатлений показалась мне наиболее символичной для Южной Африки. Я увидел шестерку запряженных попарно рыжих быков, которые тянули за собой тяжелую повозку. Впереди, во главе упряжки, шел обнаженный до пояса паренек, его темная кожа матово лоснилась на солнце; а возле повозки вышагивал чернокожий мужчина в традиционной накидке — должно быть, отец юного погонщика. Он то ли напевал в полный голос, то ли покрикивал на неторопливых быков. Затем упряжка осталась позади, а на дороге показался всадник. Вдалеке промчался фермерский автомобиль, он двигался подобно комете, оставляя за собой длинный хвост красной пыли.
Некоторое время спустя мы приблизились к станции. К ней вела живописная аллея из голубых эвкалиптов. В тени деревьев прятались американские машины, крытые капские повозки и просто телеги. На платформе уже собралась толпа из белых и черных южноафриканцев. Они стояли на одной и той же платформе, но группировались в разных ее концах. Темнокожие туземцы толпились в дальнем конце, возле локомотива: именно туда прибывали вагоны «для черных»; европейцы расположились отдельно. Все станционные постройки, как-то киоски, туалеты и скамейки, были снабжены табличками, обозначающими предназначение удобств — для белых или для черных. Так я получил еще один предметный урок, уже преподанный мне в Йоханнесбурге. Суть его сводилась к простой истине: Южная Африка существует в двух ипостасях — белая Африка и, соответственно, черная.
Другой отличительной особенностью этой станции (как и всех прочих станций Союза) являлся неизменный интерес к высоте расположения объекта. Рядом с названием станции обязательно указывалась высота над уровнем далекого невидимого океана. Мне запомнилось, что в конкретном случае она составляла четыре тысячи футов.
Мы ехали дальше — по бескрайнему, залитому ослепительным солнцем вельду. Я смотрел на эту землю и осознавал, что она имеет для меня двойное очарование. Во-первых, благодаря своей богатой цветовой гамме: красные дороги, золотые и зеленые поля, голубые тени, скапливающиеся на пределе видимости; а во-вторых, в силу своего сходства с морем. Здесь, как и в морском путешествии, глаз то и дело обращался к горизонту, обшаривая его в поисках мира, покоя, свободы. Возможностей для этого было больше чем достаточно, ибо нам предстоял еще долгий путь на юг — туда, где в послеполуденном зное скрывался далекий Кейптаун.
4Я проснулся с первыми солнечными лучами и выглянул в окно. Мы ехали по дикому пустынному краю, который я определил для себя как Кару. Эта холмистая местность с ее пересохшей почвой напомнила мне характерные пейзажи из фильмов об Аризоне. Каменистая земля поросла мелким кустарником, который при ближайшем рассмотрении оказался прекрасно сформированным, по виду напоминающим карликовые японские деревца. Во время очередной остановки для пополнения запасов воды я вышел наружу и убедился, что здесь каждый квадратный ярд представлял собой подлинный сад суккулентов. Когда солнце окончательно взошло и света прибавилось, стало видно, что холмы тоже не гладкие: их зазубренные вершины четко выделялись на фоне нежно-зеленоватого сияния. Затем небо внезапно окрасилось в розовый цвет, дневное светило засверкало в полную силу, и пейзаж в очередной раз изменился — теперь это была настоящая Самария.
