Альберт Поделл - Паспорт человека мира. Путешествие сквозь 196 стран
Жители деревни рванули к дороге, их было около сорока. Думаю, всем им было очевидно (по положению машин), что виноват «Ситроен». Тем не менее все они приняли его сторону, словно бы боялись других вариантов.
Из дома, во двор которого заворачивал «Ситроен», выбежала женщина со шваброй. Она кричала на французском:
– Убирайтесь! Убирайтесь, иностранцы! Чертовы иностранцы! Всегда от вас одни проблемы. Оставьте моего мужа в покое!
Но я не хотел отступать:
– Покажите мне ваши права.
Владелец «Ситроена» раскрыл рот от удивления, но не пошевелился.
– Я сказал – покажите мне права! – закричал я, подходя к нему.
– Вот, вот они! – ответил он на французском, помахивая карточкой, которую он достал из кармана.
– Это не права, и вы это знаете! – закричал я в ответ, увидев, что на карте написано «Министерство общественных работ». – Там сказано, что вы либо копаете канализацию, либо дерьмо вывозите. Вам такая карточка подходит, но я хочу ваши права увидеть. И сделать так, чтобы вы больше за руль не сели никогда. – Я подошел к машине и записал номер.
Это сработало! Владелец «Ситроена» впал в ярость. Он побежал ко мне. Я толкнул и отпрянул от него. Вилли пнул его по ноге. Толпа начала двигаться. Стив вмешался, чтобы остановить драку. Мы не могли понять, почему же водитель «Ситроена» не хочет просто вежливо извиниться и избавиться от нас, но сейчас он был явно не в настроении просить прощения, а мы не могли противостоять всей деревне.
Два офицера в форме вмешались в нашу потасовку. Они были немного растеряны, но склонялись к тому, что прав «Ситроен». Один из них говорил на английском, и ситуация стала проясняться – водитель «Ситроена» был большой шишкой – полицейским комиссаром всего округа (карта, которую он мне показывал, разрешала ему не копать канализацию, а арестовывать людей – такую работу он получил, будучи свирепым предводителем партизан в войне против французских колониалистов). Он был совершенно отчаянным начальником, и его небезопасное вождение обычно игнорировали из-за уважения к его должности. Мы же вызвали некий диссонанс, указав ему на ошибку. Единственный способ восстановить его статус и уважение всей деревни заключался в признании нашей вины и извинениях.
Что мы и сделали.
Во дворе комиссара полиции разожгли костер, на котором женщины грели суп и мясо. Комиссар пожертвовал пять галлонов вина. Мы все стали друзьями, и комиссар был счастлив – он показал нам открытку с Манхэттеном, которую ему прислал его племянник, и спросил нас, бывали ли мы там хоть раз. Он рассказал, что во время революции подорвал поезд и убил как минимум пятнадцать французских поселенцев. Он вытащил ружье и трижды выстрелил в ночь для подтверждения своих слов. Он пил, пока вино не полилось у него по груди. Он бегал за Барбарой вокруг костра, тщетно пытаясь ущипнуть ее за зад, а мы пытались понять, как угомонить товарища, не обидев его. Он пел французские песни и сотрясался от хохота.
Затем ситуация внезапно изменилась – он попросил нас о том, на что мы согласиться не могли.
– Я бы хотел, – сказал он, – купить у вас эту девушку. – Он показал на Барбару – фигуристую сияющую блондинку.
Я в принципе не мог его винить, но нам нужно было выбраться оттуда, не разозлив комиссара – потому что человек, убивший пятнадцать французов, вряд ли стал бы дважды думать о том, убивать нас или нет, если бы вдруг решил, что американцы его оскорбляют.
– Сколько вы за нее заплатите? – спросил я, изображая араба, предлагающего жену.
– А сколько бы вы хотели? – ответил он, тоже следуя традиции, и я почувствовал, что с ним придется знатно поторговаться. И еще я почувствовал, что сиять Барбара перестала.
Я спросил его, что он считает хорошей ценой, и он предложил полторы тысячи долларов – золотом или наличными.
– Что ж, неплохое начало, – ответил я, – но только для средней женщины. Для нее этого недостаточно. Барбара исключительна. – Исключительно бледна, как мне показалось.
– Сколько вы хотите?
– Ну что ж, мы не сможем расстаться с ней дешевле, чем за три тысячи долларов. Она необычная! Гладкие волосы, приятная фигура и…
– И много мяса, – хмыкнул комиссар, – хорошо, я дам вам две тысячи. Это слишком много для женщины, но раз уж вы мои хорошие друзья, я согласен.
– Извините, но меньше трех тысяч мы принять не можем, даже от хорошего друга. Мы не согласились даже на 2700 в Марракеше от брата султана. Часть денег мы должны отправить ее матери.
– Вы ничего не понимаете в удачных сделках, месье.
– Три тысячи долларов – это настоящая цена за такую красотку, как Барбара.
– Ваше дело. Хорошо. Беру.
Мы были в ужасе! Мой план провалился. Я не мог даже представить, чтобы кто-то заплатил три тысячи долларов за женщину в наше время, но вот он стоял передо мной. Барбара уже была готова потерять сознание, но тут я продолжил:
– Забыл кое-что упомянуть, милый друг. Знаете, мы планировали продать всех трех женщин одному человеку. Они идут только группой. И потому, что вы – наш друг, мы предлагаем вам отличную сделку – по 2000 долларов за двух оставшихся. Семь тысяч долларов за троих.
– Остальных двух не хочу. Они тощие. Смотри, – сказал он, ущипнув Лиз. Та взвизгнула. – Мяса нет, сплошные кости. Как больной верблюд. За нее от погонщиков и двух сотен не получишь. Я хочу только большую.
– Знаете, мы должны продать их вместе. Та, которая вам понравилась, – настоящая находка. У вас прекрасный вкус. Вы можете понять, почему мы хотим продать их втроем – иначе этих двоих никто не купит. Давайте, специально для вас – всего 7000 за троих.
Мы задержали дыхание, пока он обдумывал сделку.
– Нет, – сказал он наконец, – не пойдет.
Мы выдохнули и двинулись в Алжир. Новозеландки сидели в машине и во все горло пели «Марш победы батальона маори»[2].
Алжир гудел и приятного впечатления не производил вовсе. Из-за президента Бена Беллы[3] он стал центром антиамериканской пропаганды и политики. Мы слышали, как по радио американцев называют «империалистами, эксплуататорами, фашистами и колониалистами». Бен Белла открыл Алжир для международных революционных групп. Улицы его были полны повстанцами из освободительного фронта Мозамбика и Народного движения за освобождение Анголы. Весь город пестрел знаками и рекламами, прославляющими самопожертвование, возвышающими социализм, приветствующими СССР, восхваляющими КНДР и проклинающими Америку.
За флагами и слоганами можно было разглядеть беспорядки и недовольство. Высокие цены, низкие доходы, полупустые животы и разочарование – вот что было главным. Как и ружья, как и колючая проволока. Дворец Бена Беллы был окружен бетонными ловушками для танков и стенами, которые охраняли полсотни солдат, вооруженных русскими автоматами.
