Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе
Зал ресторана с зимним садом, с огромными, как кусты, растениями, между которыми стоят столики…
— Игор, а в России — все коммунисты? — сыплет она вопросами. — А ты можешь сам бросить работу и переехать в другой город?..
— Никогда и никого не подвози. И не важно, кто стоит на дороге: огромный мужчина или тоненькая девушка. Попутчик сядет к тебе в кабину, а через некоторое время ты почувствуешь, как в твой бок уткнулась железка. Тупое дуло. И ты сделаешь все, что захочет эта девушка, все, что она тебя попросит. В лучшем случае она тебя ограбит. А может быть, и хуже…
Так всегда говорила, учила меня толстая добрая Мардж, жена Тони Гау. Но я не слушал ее и всегда подвозил. По американским понятиям я выходил из дома не рано — в четверть седьмого. Запускал двигатель машины. Пока грелся мотор, я успевал еще раз сбегать домой, взять книги, которые брал с собой на ночь.
Дом Лин Бисоу, в котором я снимал квартиру, стоял на пригорке, и первым делом надо было аккуратно спуститься по крутому съезду на нашу тихую улицу, которая называлась Кленовой. Я проезжал по ней метров двадцать вниз, к центру нашего городка, и останавливался у перекрестка с такой же тихой улочкой под названием Гранатная, чтобы убедиться, что на Гранатной улице нет машин, и для того чтобы вдохнуть аромат свежих донатс.
Представьте себе пончик, но сделанный в виде нашего бублика. Если еще добавить, что все это сварено в душистом сладком сиропе, — это и будет донатс. Нетрудно догадаться, что самые большие любители донатс — дети.
Несмотря на то что не было еще и семи часов, «пункт донатс» — его действительно вернее назвать именно пунктом, а не магазином — был открыт. Представьте себе комнатку обставленную очень аскетически, так, как у нас выглядят пункты, где выдают детское молоко: голые покрашенные краской стены — вот и вся внутренность комнаты. В одной из стен сделан проем в другое помещение — пекарню. Через этот проем со стойкой виден большой кипящий чан, откуда и доносятся привлекательные запахи. Хозяин и хозяйка огромными дуршлагами вынимают донатсы, складывают на тарелку и сразу же продают их. В этот ранний час здесь я встречал девочек — дочерей Лин. Младшая дочь всегда шла в школу рано. Если я оказывался раньше ее на две-три минуты, то специально задерживался, делая вид, что вожусь с машиной. Наконец из нашего дома выходила девочка, одетая в яркую куцую, как бы надутую воздухом, курточку, брючки.
— Как поживаете, мистер Зотиков? — спрашивала очень серьезно девочка. Так всегда, очень официально, учат разговаривать американцы своих детей со взрослыми.
— А ты как поживаешь, Пегги? Если хочешь, я подвезу тебя, мне по дороге.
— Спасибо, мистер Зотиков, — по-прежнему серьезно отвечала Пегги. — Но я не одна, я с подругой.
— У меня есть место и для подруги, — отвечал я тоже серьезно, с трудом удерживая улыбку.
— О'кей! — вдруг вспыхивала улыбкой Пегги, и теперь уже обычные, смешливые девочки с шумом и криком усаживались на заднем сиденье. Они уже знали, что будет дальше.
— Эй, Пегги, не хочешь ли донатс?.. — снова серьезно спрашиваю я.
— Видите ли, мистер Зотиков, мамы нам дали денег на донатсы, и мы уже съели по одному… — как-то очень по-женски отвечала Пегги, пока смущенная подружка рассматривала меня.
— Ты знаешь, Пегги, мне кажется, что второй донатс вряд ли повредит маленькой девочке…
— Мне кажется, тоже, мистер Зотиков… — по-прежнему серьезно отвечала Пегги, и обе подружки мгновенно превращались снова в веселых детей и впивались молодыми зубками в податливое тесто донатс, которые я им давал.
В вежливых разговорах, прерываемых вспышками хохота, мы аккуратненько съезжали по нашей Кленовой улице еще метров на сто, а дальше снова был перекресток и снова надо было перед ним остановиться. Это был так называемый Т-образный перекресток, от которого дороги шли в разные стороны. Здесь надо было немножко постоять, потому что по поперечной дороге, к которой мы подъехали, всегда было очень оживленное движение. По одной стороне улицы тянулась стена склада фабрики кож, и утром здесь всегда толпились грузовики. Наконец мы делали поворот налево, в ту сторону, где сразу за углом стоял маленький продовольственный «стор» — магазинчик. Продукты здесь всегда были хуже, чем в огромных гастрономах самообслуживания, но зато этот магазинчик был всегда открыт. И ранним утром, и поздним-поздним вечером дверь была не заперта. Я часто покупал тут что-нибудь на ужин, если оказывалось, что вечером холодильник мой был пуст. Только к концу моей жизни в Лебаноне однажды утром на зеркальном стекле витрины по диагонали появился огромный с яркими красными буквами плакат: «Продается». Через несколько дней на втором окне было написано: «В связи с тем, что хозяин выходит из бизнеса, идет полная распродажа всего содержимого и имущества». Мне почему-то было очень жаль магазинчик и его молчаливого старика хозяина.
Мы аккуратно проезжали мимо этого магазинчика и через один-два домика оказывались у нового перекрестка. Наша улица под острым углом вливалась в основную магистраль, проходящую через Лебанон. Здесь надо было быть еще осторожнее. В Америке легко быть на дороге осторожным, потому что и все остальные водители едут, на наш взгляд, медленно и осторожно. Движение в Москве, по сравнению с теми местами, где я был в США, более стремительное, это движение самоубийц или людей, которые ненавидят себя и тем более пешеходов. В Америке пешеход — главная персона, перед которой останавливаются машины.
Так как я тоже был на машине, то должен был пропустить сначала весь транспорт, двигающийся тоже очень аккуратно в обоих направлениях по основной дороге, и только потом делал левый поворот. Отсюда оставалось примерно сто шагов до большого, еще закрытого универсама.
— Мистер Зотиков, — снова раздавался солидный, неторопливый голосок Пегги. — Не можете ли вы остановить нас около этого магазина?
— Конечно, конечно, Пегги, — отвечал я так же солидно, и мы останавливались как раз перед пожилой женщиной в странной форменной шляпе и в дождевом плаще с желтыми нарукавниками. Каждое утро она стояла там и регулировала движение: останавливала его временами, помогая переходить детям.
Пегги с подружкой вылезала, женщина властным, привычным жестом останавливала движение — дети переходили улицу, а я ехал дальше, проезжал сначала бензоколонку, потом вторую — другой компании — и, свернув направо, попадал на шоссе, соединяющее наш Лебанон с городком Хановер.
Здесь-то, на выезде из городка, они обычно и стояли.
Разные люди. Большей частью пожилые мужчины или молодежь, студенты. Только стоят они не с сумками или портфелями, как у нас. С ними в Америке никто не ходит. Студенты обычно ходят с рюкзаками. Дело в том, что если нет машины, то люди просто идут вдоль обочины таким «солдатским» шагом с рюкзаками, где лежат учебники, потому что «поймать» автобус очень сложно. Легонький такой рюкзачок, специально для таких целей выпускающийся.
