Жан-Пьер Шаброль - Миллионы, миллионы японцев…
14 часов 45 минут
Вот и свершилось: я получил благословение от японского священнослужителя!
Религиозная церемония проходила в одной из гостиных отеля (если это действительно отель). Строгая токонома тут тоже разодета: обита красным бархатом, украшена полочками, зеленью, шкатулками и амулетами. Священнослужитель вошел со стороны двора, жених и невеста — со стороны сада. Родственники и гости расселись длинными рядами, спиной к двум стенам, на высоких складных табуретах, спрятав колени под белой деревянной доской на козлах. На ней тарелка с какой-то травкой и блюдце.
Священнослужитель во всем белом, взобравшись на гэта толщиной с ножку канапе, нараспев читает молитвы. Время от времени он дважды хлопает в ладоши по древнему обычаю, чтобы «привлечь внимание богов».
Обряды вызывают у меня много вопросов, но кого спросить? Присутствующие сидят лицом друг к другу вдоль стен, они сосредоточенны, но не слишком, я не обнаружил в них никаких признаков ханжества, даже престарелые — и те не корчат из себя святош.
Я строю догадки, что означают ритуальные жесты, но неожиданное воспоминание отвлекает меня от этого занятия, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не расхохотаться: я вспомнил коронный номер старого протестанта из моей деревни. Он рассказывал, как впервые в жизни пошел в церковь и, ничего не зная о римской католической обрядности, решил, что священник ищет у себя блох. Исходя из этого предположения, он объяснял — и к тому же на диалекте — весь ритуал мессы, жест за жестом, поисками, преследованием, поимкой и наказанием резвого паразита. Самые рьяные поклонники папы просили его повторить рассказ.
Основное в синтоистском брачном обряде заключается, по всей видимости, в том, чтобы пригубить сакэ, поданное в блюдечке, а не в чашечке, как обычно. Жених, невеста, родственники с обеих сторон всеми силами стараются успешно провести операцию. Может быть, они боятся, что, если сакэ согласно законам физики капнет с уголков губ, бракосочетание не состоится.
В общем, синтоизм проявляет больше благодушия, чем многие из известных мне религий; он заставляет супругов вставать, садиться, хлопать в ладоши и потирать их, но не требует, чтобы присутствующие делали по команде то же самое. Единственное, что мы должны были сделать один за другим, дабы получить благословение священника в белом на котурнах, — это пригубить сакэ; как ни относись к этому напитку, процедура не лишенная приятности.
Фотографирование, надо признаться, останется для меня незабываемой минутой (длившейся, впрочем, полчаса) всей церемонии.
Subito presto[23] милая компания отступила к токонома, сдвинув своими задами идолов и священные травы. Дети и инвалиды впереди, второй ряд сидит на скамейках, которые разбираются в два счета, третий стоит навытяжку, четвертый взгромоздился на хрупкие складные табуретки, а последний — на столы, которые передавали через головы первых четырех рядов.
И в тот момент, когда все наконец устроились, втиснувшись бочком в шатком равновесии (я просто не решался выдохнуть из боязни сдуть двух-трех миниатюрных японцев, как косточки от вишен), когда наконец никто уже не заслонял физиономию соседа, явились четыре или пять запоздавших, как назло, довольно рослых парня. Так оно всегда и бывает. Но сколько бы этот номер ни повторялся, он неизменно вызывает смех, и все-таки я просто не представлял себе, что это может быть так смешно, тем паче что никто не смеялся. Такого безобразия фотограф бы не потерпел.
* * *Сейчас я сижу, поджав ноги, между мадемуазель Рощицей и ее подружкой. Они беседуют, наклоняясь перед моим носом, а когда я закуриваю трубку, — за моей спиной. В большом банкетном зале стоит соответствующей длины стол-такса в форме буквы «П». Перед каждым приглашенным лежат прелестные аккуратные коробочки, пакеты в тонком полотне, пакетики поменьше, перевязанные шелковой ленточкой. Над каждой кучкой подарков карточка с надписью по-японски. В нижнем пакетике — коробочка из целлофана, через который просвечивают диковинные рыбки… Еще одно пиршество, на котором я буду томиться от голода. Подали бы к столу хоть немного земляных орехов! Долгое ожидание. Но вот медленно поднимается тощий мужчина лет пятидесяти, сидящий справа от жениха, и начинает произносить речь, явно получая от этого удовольствие. Все ждут. А он говорит и говорит… В глубине моей души зреет решение впредь отказываться от приглашений. У меня заныли колени, а распрямляя ногу, я приподнимаю стол. Краснобай продолжает речь, переходит от иронического тона к торжественному, не допускающему возражений.
Судя по значку фирмы — знаменитой покрышке, он начальник жениха и, следовательно, выполняет служебный долг, По словам Дюбона, все японцы, начиная от подметальщика и кончая начальником, так гордятся службой в крупной фирме, что ношение значка пришлось вменить в обязанность.
Начальнику отдела предоставлено право приглашать важных клиентов, он подписывает счета (оплачиваемые фирмой в конце месяца), провожает клиентов до порога, отправляет их домой в служебной машине, но стоит ей отъехать, как он, даже оставшись один на неосвещенной безлюдной улице, откалывает значок с борта пиджака: он уже не на службе. Можно поручиться, что все пассажиры, которые едут в поезде, выставив напоказ свой значок, — командировочные.
Оратор не умолкает. Я указываю на него мадемуазель Ринго с выражением тупого вопроса на лице, ставшим для меня привычным, и смотрю на часы. Рощица рьяно набрасывается на разговорник, передает его через мою голову подружке, отнимает и передает снова. Девушки совещаются. Когда они испустили по-японски «эврика!», я взглянул на часы: на поиски ушло двадцать две минуты. Оратор говорит и говорит… Я читаю перевод иероглифа, подчеркнутого острым ногтем большого пальца: «Речь».
Бывают речи и речи…
Нас обслуживают гейши в кимоно, но без париков, без пудры, почти без всякой косметики. Каждая ухаживает за четырьмя-пятью гостями, переползая на коленях от одного к другому, чтобы наполнить чашечку или содрать шкурку с ракообразных. Две или три гейши постарше, в темных кимоно танцуют под звуки сямисена. Прислушиваться не обязательно: во время речи, как и во время танцев, жених, затем его отец, затем его Дед, затем важные гости становятся по очереди перед вами на колени с бутылочкой сакэ, наполняют чашечку, обращаются к вам с краткой речью и пьют…
(Не знаю, как представила меня мадемуазель Ринго, но то обстоятельство, что я все время пишу и рисую в записной книжке, никого не смущает.)
Ринго повела меня в сад фотографироваться с новобрачными и двумя близкими родственниками их возраста.
