Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»
Чем дольше длилась драка, тем большее неистовство овладевало бойцами. Настал момент, когда кинжалы сами вырвались из ножен. И опять началось кровопролитие. То один, то другой колонист выходил из строя, отползал в сторону или оставался неподвижным на земле. У многих были раздроблены скулы, переломаны ребра, вывихнуты конечности…
Долгое время ни та, ни другая сторона не могла добиться перевеса, но в конце концов партии Боваля пришлось отступить. Шаг за шагом, метр за метром защитников губернатора оттесняли к «дворцу». Сломив упорное сопротивление, нападавшие отшвырнули их и, сметая все на пути, беспорядочной толпой ринулись в здание. Если бы бунтовщики нашли Боваля, его, несомненно, растерзали бы на части. Но губернатор исчез. Видя, какой оборот принимают события, он вовремя покинул свою резиденцию и в этот момент удирал во все лопатки по дороге к Новому поселку.
Напрасные поиски довели победителей до исступления. Толпа обычно теряет чувство меры как в хорошем, так и в плохом. За неимением жертвы бандиты набросились на вещи. Жилище Боваля разграбили. Убогую мебель, бумаги, скудный скарб выбросили из окна, потом собрали в кучу и подожгли. Через несколько минут — по оплошности или по воле бунтарей — запылал и сам «дворец».
Дым выгнал захватчиков из помещения. Теперь они уже совсем не походили на людей. Опьяненные криком, грабежом и насилием, они начисто утратили самообладание. Их охватило одно-единственное дикое желание; мучить, убивать, уничтожать…
На площади все еще стояла толпа зрителей — женщин, детей, а также безучастных ротозеев, которые обычно становятся козлами отпущения. В общем, здесь скопилась большая часть населения Либерии, но из-за своей робости они не могли сдержать смутьянов.
Противники Дорика сочли благоразумным перейти теперь на его сторону, и вдруг ни с того ни с сего эта шайка напала на мирную толпу.
Началось повальное бегство. Мужчины, женщины, дети бросились на равнину, а за ними, охваченные непонятным бешенством, гнались разъяренные хулиганы.
Со скалы, на которой стояли два друга, ничего не было видно, кроме густого дыма, тяжелые клубы которого докатывались до самого океана. Эта черная завеса окутывала Либерию, приглушая неясные возгласы, призывы, проклятия, стоны. Но вот на равнине появился человек, мчавшийся со всех ног, хотя никто за ним не гнался. Перебравшись через мост, он, обессилев, упал возле вооруженного отряда Гарри Родса. Это был Фердинанд Боваль.
Сначала Кау-джеру все показалось простым и понятным: губернатор, изгнанный с позором, спасся бегством. Либерия охвачена мятежом. В результате — пожар и убийства.
Какой же смысл в таком бунте? Допустим, колонисты хотели избавиться от Боваля. Прекрасно. Но к чему это разбойничье опустошение? Ведь от него первыми же пострадают те, кто принимал в нем участие. Зачем было затевать резню, о которой можно было судить по доносившимся из Либерии крикам?
Кау-джер, прямой и неподвижный, стоял на вершине скалы, молча наблюдая за событиями, происходившими на противоположном берегу. Мучительные переживания не отражались на его бесстрастном лице.
Но тем не менее душу раздирали тягостные сомнения. Перед ним встала тяжкая дилемма:[81] закрыть ли глаза на действительность и продолжать упорствовать в своей ложной вере, в то время как несчастные безумцы перебьют друг друга, или же согласиться с очевидностью фактов, внять голосу рассудка, вмешаться в происходящую бойню и спасти этих людей даже против их воли? То, что подсказы вал ему здравый смысл, означало — увы! — полное отрицание его прежней жизни. Пришлось бы признаться, что он верил в мираж[82], что строил судьбу на лжи, что все его теории не стоили и выеденного яйца и что он принес себя в жертву химере[83]. Какой крах всех идеалов!…
Вдруг из пелены дыма, скрывавшей Либерию, выбежал человек. За ним показался другой, потом еще десятки и сотни беглецов. Среди них было много женщин и детей. Некоторые пытались укрыться в восточных горах, но большинство, настигаемое преследователями, бежало по направлению к Новому поселку.
Последней ковыляла полная женщина, которая не могла быстро двигаться. Один из преступников нагнал ее, схватил за волосы, повалил на землю и замахнулся…
Кау-джер обернулся к Гарри Родсу и сказал:
— Хорошо. Я согласен.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава I
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Пятнадцать добровольцев во главе с командиром быстро пересекли равнину и через несколько минут были в Либерии.
Драка на площади все еще продолжалась, но без прежнего ожесточения, а скорее по инерции. Многие даже позабыли, из-за чего она началась.
Появление маленького вооруженного отряда как громом поразило дерущихся. Никто не предвидел возможности такого быстрого и решительного действия. Драка сразу же прекратилась. Кое-кто из смутьянов бежал с поля боя, испугавшись неожиданного поворота событий. Другие замерли на месте, тяжело переводя дыхание, как люди, очнувшиеся после кошмарного сна. Резкое возбуждение сменилось тупой апатией.
Прежде всего поспешили потушить пожар, пламя которого, раздуваемое слабым южным бризом[84], грозило переброситься на весь лагерь. Огонь уничтожил бывший «дворец» Боваля, и от него осталась только груда обгоревших обломков, над которыми вился едкий дымок.
Покончив с пожаром и оставив пять человек возле присмиревшей толпы, Кау-джер с десятком своих приближенных отправился в окрестности столицы, чтобы собрать остальных эмигрантов. Это удалось без труда. Со всех сторон колонисты сами возвращались в Либерию.
Через час остельцев созвали на площадь. Трудно было себе представить, что эта мирная толпа еще недавно так бушевала и бесновалась. Только многочисленные жертвы, лежавшие на земле, напоминали о кровавом побоище.
Люди стояли неподвижно, будто пронесшийся шквал сломил их волю. Покорно ожидая дальнейших событий, они равнодушно смотрели на вооруженный отряд.
Кау-джер вышел на середину площади и твердо заявил:
— Отныне я буду править вами.
Какой путь пришлось ему проделать, чтобы произнести эти несколько слов! Так он не только признал в конце концов необходимость власти, не только решился, превозмогая отвращение, стать ее представителем, но, перейдя из одной крайности в другую, превзошел ненавистных ему тиранов, не спросив даже согласия тех, над которыми утвердил власть. Он отказался от свободолюбивых идеалов и сам растоптал их.
