Йоханн Висс - Швейцарский Робинзон
— Ах, ради бога, скажите, — воскликнула мать, — кого вы еще привели? Опять лишний рот? Новый нахлебник? Вам в самый раз теперь отыскать железный рудник! Говорят, что такие помощники даже железо жуют. Чем мы будем кормить этих птиц, этих громадин? А какая польза от них?
— Спецпочта! Я буду развозить на нем специальную почту, — выкрикнул Жак. — Например, если наша обитель связана сухопутным путем с Азией или Африкой, то мне достаточно несколько дней, чтобы получить помощь в любой европейской колонии. Своего страуса я назову Непоседой. Когда я обучу его верховой езде, то уступлю тебе, Эрнст, моего Буяна.
— Папа, но так несправедливо будет! — чуть ли не со слезами на глазах проговорил Франц. — Жак хочет присвоить себе страуса, а я тоже участвовал в охоте, и Фриц с орлом тоже ловили его.
— Хорошо, — ответил я, — давайте поделим на части несчастную птицу. Каждый получит по заслугам: я получаю туловище птицы, поскольку оно опутано моим снарядом; Фрицу принадлежит голова, потому что его орел устрашающе действовал сверху; Жаку достанутся голень и ноги, так как именно он спутал их, а ты, Франц, по праву возьмешь маленькие перья, которые вытащил из хвоста птицы, когда она лежала на земле.
Мальчики натянуто рассмеялись, но смысл преподанного урока поняли.
— Конечно, — добавил я, — Жак поступил неправильно, эгоистично. Не посоветовался с нами. Но за свою дерзость он должен держать ответ. Отныне воспитание страуса и уход за ним лежат на его совести.
Так незаметно прошел день. Возвращаться в Скальный дом не имело смысла, было уже поздно. Мы распрягли «наставников» страуса, а его самого крепко привязали между двумя деревьями невдалеке от медвежьей пещеры. Упаковали вещи, старые и вновь приобретенные. Не хотелось ничего оставлять на произвол судьбы. Так уж устроен человек: ему жалко терять то, что приобретено с трудом и для чего мысленно уже найдено применение.
Наше выступление на следующий день затянулось из-за страуса. Птица вновь вела себя буйно, не хотела слушаться. Пришлось опять набросить ей на голову платок и обвязать его вокруг шеи. Теперь я закрепил один растяжной ремень на рогах Буяна, поставленного впереди страуса, а второй — на рогах Ревушки позади. Таким образом, пленник не мог вырваться ни вперед, ни назад и вынужден был идти вровень с быками, на которых для подкрепления снова сели наши всадники. Всю тройку, страуса с быками, привязали длинной веревкой к оглоблям повозки, в которую запрягли корову. Эрнст удобно устроился на корове, а матушка села в повозку, я скакал на Быстроножке, а Фриц — на Ветерке. Вот таким караваном мы выступили не спеша в дорогу.
В хижину Лесного бугра было запланировано добраться до наступления ночи, но по дороге пришлось задержаться на плантации сахарного тростника, погрузить на телегу свиные окорока, хорошо сохранившиеся в коптильне.
К месту назначения мы прибыли с небольшим опозданием, усталые, но в добром расположении духа. Сразу распрягли животных и привязали страуса между двумя деревьями. Потом на скорую руку съели холодный ужин и устроились на отдых в хижине на постелях из чистого хлопка.
На следующий день встали рано и быстро позавтракали, чтобы как можно скорее оказаться в Скальном доме. Он был действительно нашим домом, мы тосковали по нему.
Не делая больше остановок, мы до обеда были уже на месте. Распрягли быков, привязали все еще дичившегося страуса в беседке между двумя столбиками. Там он должен был оставаться до полного укрощения и приручения.
Страусиные яйца опустили в теплую воду, но не все. Те, в которых, как нам казалось, зарождалась жизнь, положили на подстилку из хлопка и засунули в сушильную печь, в которой, по возможности, поддерживалась необходимая при высиживании температура.
В последующие дни лично я занимался пашней и всем, что с ней связано. Все вместе мы обрабатывали медвежьи шкуры, ухаживали за страусиными яйцами, не забывая, конечно, и о самом строптивом страусе. Все эти дела, по моему мнению, не терпели отлагательств.
Возделывание почвы оказалось делом нелегким. Подумалось: сколько же усилий затратило человечество, чтобы перейти от пастушества и охоты к земледелию и оседлому образу жизни? Мы выделили под пашню площадь приблизительно в два акра,[65] неподалеку от главной и первой плантации сахарного тростника. На трех отдельных участках поднятой целины засеяли пшеницу, кукурузу и ячмень. Кроме того, мы часто разбрасывали семена просто так, случайно, где придется, если видели взрыхленную почву. Но на настоящие урожаи, конечно, там надеяться не приходилось.
По ту сторону Шакальего ручья было заложено еще две плантации: на одной посадили картофель, на другой — маниок. Неприхотливость этих растений упрощала нам жизнь, из каждого нового урожая отбиралась часть и откладывалась на хранение. Эти плантации находились неподалеку от нашего жилища, мы наблюдали за ними и могли уберечь от бродящих в округе свиней. Быки привыкли к ярму, и вспашка под зерновые прошла по всем правилам; благодатную почву достаточно было пахать на глубину не более четырех вершков.[66] На двух других плантациях требовалась более глубокая вспашка и дополнительные усилия. Тут мы познали правду слов Божьих: «И хлеб твой ты должен есть в поте лица твоего».
Пахотой мы занимались не более двух часов в день, в часы утренней и вечерней прохлады. Днем в центре нашего внимания был Непоседа, как его окрестил Жак. Для его укрощения пришлось принять те же меры, что в свое время оказались необходимыми для орла Фрица: окуривать табачным дымом до потери сознания. Тогда страус опускался на землю и позволял делать с собой все что угодно. Поскольку в оглушенном состоянии он стоял как бы на корточках, мальчики поочередно садились на него верхом и приучали таким образом к верховой езде. Мы сплели для него плотную подстилку из тростника, растяжные ремни подтянули так, чтобы дать возможность легко вставать на ноги, класть голову на твердую грудь, свободно передвигаться. Мы старались ему угодить, подбирая вкусный корм. Первые дни он отказывался, не принимал никаких лакомств, ни крошки пищи и стал таким слабым и хилым, что не сегодня завтра мог умереть. Но наша практичная матушка нашла выход: приготовила из смеси измельченной кукурузы и свежего сливочного масла так называемые каплунные шарики, которые мы засовывали насильно в клюв птицы и осторожно проталкивали дальше. Один раз, второй, третий! Страус стал поправляться, исчезли свирепость и пугливость; перед нами предстало совершенно новое существо — симпатичное, потешное, неуклюжее и преисполненное любопытства. Если раньше он стоял и выбирал, что бы ему попробовать из пищи, то теперь заглатывал даже галечные кругляши. Но больше всего Непоседа любил кукурузу и сладкие желуди. В желудях у нас не было недостатка, мы могли их собрать в любое время и в большом количестве. Вот так и привечали нашего страуса.
Примерно через месяц он стал необычайно послушным, так что я начал обдумывать, как изготовить для него сбрую. Особенно важно было подобрать уздечку и удила. Ничто не подходило для клюва страуса из известных мне образцов, сколько я ни рылся в памяти. Зная, что дневной свет может существенно повлиять на поведение животного, я изготовил из кожи колпачок, который прикрывал голову и часть шеи. По центру колпачка прикрепил два тонких кольца из латуни, по бокам прорезал отверстия для ушей и глаз. Над глазными отверстиями приделал кожаные шоры, в середину которых вшил кусочки внешнего панциря от сухопутной черепахи — их вогнутая сторона была обращена внутрь, чтобы, закрывая шорами глаза, не повредить их. От обеих шор поверх колпака через маленькие колечки тянулись тонкие шнуры, а специальные устройства из рыбьих костей, подобно пружинкам, придавливали шоры, и те закрывались, если их, конечно, специально не оттягивали шнурами. Потом шнуры шор были присоединены к двум крепким ремням, которые, в свою очередь, были прочно пришиты за два больших кольца и протянуты назад, подобно поводьям. Потянешь слегка за правый шнур — откроется шора с правой стороны; потянешь слегка за левый шнур — откроется шора слева. Если держать поводья в руках без напряжения, обе шоры будут открытыми, а если отпустить поводья, обе закрываются. Страус бежал прямо вперед, если шоры не закрывали ему глаза. И тотчас поворачивал в сторону, если свет не попадал хотя бы на один глаз. А если обе шоры закрывали глаза, он немедленно останавливался и не решался ступить ни шагу.
Придуманное снаряжение было довольно сложного устройства. Вопреки ожиданиям, вначале оно вообще не работало. Однако после нескольких тренировок и мелких доделок с каждым днем получалось все лучше и лучше. Потом пришлось переучиваться управлять поводьями: чтобы остановить лошадь, достаточно, например, натянуть поводья, а у страуса нужно было делать наоборот. Мы забывали об этом, допускали ошибки, которые нередко вели к трагикомическим ситуациям.
