Джером Джером - Трое на велосипедах
По пути домой мы завернули в немецкий университетский город — нам хотелось поближе познакомиться с образом жизни немецкого студента; благодаря любезности наших немецких друзей, мы смогли удовлетворить свое любопытство.
В Англии мальчик играет до пятнадцати лет; с пятнадцати до двадцати он трудится. В Германии труд — удел ребенка; юноша же резвится. В Германии занятия в школе начинаются летом в семь, зимой в восемь; в школе приходится учиться. В итоге к шестнадцати годам мальчик получает весьма основательные знания из области гуманитарных и естественных наук, а его осведомленности в истории может позавидовать иной политический деятель; кроме того, он прочно усвоил основы современных языков. Так что дальше учиться ему некуда, и восемь академических семестров — более четырех лет — излишняя роскошь; исключение составляют лишь юноши, метящие в профессуру. Немецкий студент не занимается спортом, а жаль, из него вышел бы отличный спортсмен. Он неважно играет в футбол, еще хуже ездит на велосипеде; лучше всего у него получается играть на бильярде в душных кафе. Но главным образом он занят тем — по крайней мере, так поступает большинство студентов, — что слоняется по городу, пьет пиво и дерется на дуэли. Если он сын состоятельных родителей, то вступает в корпорацию — членство в престижной корпорации обходится более чем в четыреста фунтов в год. Выходцы из средних слоев вступают в братства или землячества, что еще дешевле. Эти сообщества подразделяются на более мелкие кружки, образованные по национальному признаку.
Есть швабы — из Швабии, есть франконцы — потомки древних франков, тюрингцы и так далее. На практике это, конечно же, приводит к тому, к чему приводят все попытки подобного рода, — я уверен, что половина членов Шотландского общества — лондонские кокни, — но в результате университет принимает весьма живописный вид: весь университет делится на дюжину с лишним объединений, члены которых носят фуражку с околышем определенного цвета и, что не менее важно, посещают определенную пивную, куда студенты, собирающиеся под другим знаменем, не допускаются.
Основная цель этих студенческих объединений — проводить поединки между своими членами или с членами соперничающей корпорации или землячества — знаменитая немецкая дуэль.
О немецкой дуэли написано много и достаточно подробно, так что я не стану утомлять читателя, вдаваясь во все подробности. Я просто попытаюсь, подобно импрессионисту, передать свое впечатление от первой виденной мной дуэли, так как считаю, что первое впечатление — самое верное; на него можно полагаться в большей степени, чем на мнение, составленное по прошествии времени или под влиянием других.
Француз или испанец постарается убедить вас, что бой быков придуман исключительно для пользы самого быка. Лошадь, которая, как вам кажется, ржет от боли, на самом деле смеется над потешным видом своих внутренностей. Ваш французский или испанский друг сравнит ее красивую героическую смерть на арене с бесславным концом под ножом живодера. Если вы намерены слушать этих энтузиастов, развесив уши, то вернетесь в Англию с твердым намерением развернуть пропаганду за внедрение боя быков как средства пробуждения духа рыцарства. Нет сомнений, что Торквемада был убежден в гуманности инквизиции. Тучному джентльмену, страдающему, к примеру, радикулитом или ревматизмом, часок-другой, проведенный на дыбе, пойдет только на пользу. Суставы его растянутся, станут, так сказать, «более гибкими», чего он безуспешно добивался годами. Английский охотник полагает, что лисе должны завидовать все звери. На целый день ей хватает бесплатных развлечений, целый день она в центре внимания.
Завесьте шторами все то, что не хотите видеть. Каждый третий немец, встреченный вами на улице, носит и будет носить до самой смерти память о тех двадцати или ста дуэлях, на которых он дрался в студенческие годы. Немецкие дети играют в дуэль в детском саду, репетируют ее в гимназиях. Немцы убедили себя, что нет здесь ничего жестокого, ничего оскорбительного, ничего унизительного. Их довод: это служит немецкой молодежи хорошей школой выдержки и мужества. Что ж, можно было бы согласиться с таким доводом, особенно принимая во внимание, что в Германии каждый мужчина — солдат. Но это одна сторона медали. Разве мужество завзятого дуэлянта есть мужество солдата? Сомнительно. На поле боя, чтобы там ни происходило, живая реакция и стремительность куда более важны, чем бессмысленное хладнокровие. Если уж на то пошло, то отказаться от дуэли требует большего мужества. Немецкий студент дерется не для собственного удовольствия, а из-за страха перед общественным мнением, которое отстало от жизни на двести лет.
Дуэль лишь ожесточает его. Говорят, что демонстрируется высокий класс фехтования, — я не замечал. Обычная дуэль нисколько не похожа на поединок на шпагах в представлении Ричардсона; зрелище в целом весьма успешно сочетает элементы комического и отвратительного. В аристократическом Бонне, где соблюдают манеры, и Гейдельберге, где чаше встречаются иностранцы, дуэль носит более благопристойный характер. Мне рассказывали, что состязания проводятся в удобных помещениях; что седовласые врачи обслуживают раненых, а ливрейные лакеи — проголодавшихся, и вся церемония весьма живописна. В тех же университетах, где жив еще немецкий дух, где иностранцев меньше и они нежелательны, дуэль предстает во всем ее первозданном виде, и вид этот непривлекателен.
Вид настолько непривлекательный, что я советую чувствительному читателю опустить даже то описание, что я готов предложить. Тема не из приятных, да я и не старался приукрашивать.
В помещении пусто и грязно; стены заляпаны пятнами пива, крови, свечного воска; потолок закопчен; пол посыпан опилками. Зрители образуют плотное каре; студенты смеются, курят; кто сидит на стульях, кто на скамейках, а кто прямо на полу.
В центре лицом друг к другу стоят два противника, похожие на самураев, знакомых нам по японским чайным подносам. Вид у них причудлив, но суров; шея обмотана толстым шарфом; на глазах — защитные очки; тело закутано в какое-то грязное одеяло; рукава подбиты ватой, руки вытянуты над головой; они похожи на пару мрачных заводных игрушек. Секунданты, тоже более или менее защищенные — на головах у них огромные кожаные шлемы, — разводят их по позициям. Кажется, что слышно, как скрипят шарниры. Судья занимает свое место, дает сигнал, и тут же следует пять ударов длинных шпаг друг о друга. Смотреть схватку неинтересно: ни движения, ни мастерства, ни изящества (я говорю о своем впечатлении). Побеждает тот, кто физически сильнее, кто дольше сможет нападать и защищаться: попробуйте-ка рукой в ватном рукаве, стоя в неестественной позе, помахать длиннющей шпагой!
