Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)
Ритуальный обрядовый танец шамана с криками, с гримасами и кривляниями выстраивал программу Ысыаха. Если шаман трясся всем телом, то это походило на смертельную агонию подстреленного стерха, а если же издавал гортанные устрашающие звуки и пританцовывал на коротких скрюченных ногах, то означало, что он отгоняет злых духов. Грозный шаман не позволит никому омрачить торжество людей.
Запел древний хомус. Звуки волнами покатились по самоцветному простору, переливаясь и искрясь в изум — руде снегов. И будто ожила, пробудилась Ексекю — мифическая птица якутских сказок, на могучих крыльях принесла людям радостное настроение чудесного весеннего утра.
Традиционный ёхарь по душе молодым и старикам. Широкий пёстрый круг покачивается из стороны в сторону. У навесов расположились торговые люди, тут же идёт и попойка — казаки и прочий бочкарёвский сброд хлещут водку, закусывают ливером, строганиной. Местные тойоны трясут мошной, ведут договорные сделки.
Два захмелевших приятеля из цапандинского отряда — здоровенный рыжий казак по прозвищу Хлыщ и скрюченный выпивоха Сенька Зыбин шушукались у распивочной стойки, не обращая внимания на рядом остановившихся Шошина и Волкова.
— Не выбраться отселя, — шипел Зыбин.
— Бежать некуда, — хмурил густые брови Хлыщ.
— То-то и оно…
— А може, Сень, к Советам?
— Будя…
— Аль мы кого сгубили?
— Не поверят.
— Советы простят. — Хлыщ с надеждой смотрел на Сеньку. — Гутарят, что Советская власть землю крестьянам за так даёт. Вот ведь, ядрёна корень, что получается. Надоела, Сенюха, собачья жизня. К мамке хочу. На Дону всё в цвету. Хлебушек заиграл…
— Бочкарёва боязно.
— Бочкарю каюк скоро.
— Ишь ты?.. — изумился испуганно Зыбин.
— А ты гляди, Сенюха, как якуты да чукчи весело шаманствуют. Это, брат, делом крутым вертанётся. Бежать отселя надо подале.
— Слыхал? — Шошин задумчиво посмотрел на Волкова. — Вот с кем надо работать.
— Да, им помощь наша необходима, — согласился Волков.
— Однако опоздали мы, наверное. Пойдём, Ефим, подойдём к зыряновским охотникам, что-то они с торгашом никак не сговорятся.
— Понятно чего — обдурить хочет.
— Прямо зла не хватает!..
Прижимистый купчик с Горно-Филипповской фактории ощупывал песцовые шкурки, разложенные на прилавке зыряновскими охотниками, и, зная настоящую цену товару, хитрил:
— Песец нехороший, — он жадно поглаживал шелковистый волос, — бутылка спирьта дать могу… Шибко мал песец.
— Ума в тебе мало, — рассерженно ворчал охотник, — а ещё купец.
— Честно меняю! — не обращал внимания на обидный упрёк купец. — Больше других даю!
— Мы знаем цену своему товару, — настаивал охотник… — За эту пушнину мы возьмём сахар, чай, табак, патроны к винчестеру и иголки.
— Чего захотел! — Купец встряхнул шкурку и бросил на прилавок. — Казаки за водку деньгами платят, а не такой драниной!
— Пьяницы — народ прибыльный, — второй охотник указал на пьянствующих казаков, — что украли, то продали.
— Вот они и сдерут с тебя шкуру, — огрызнулся купец.
— Волк в капкане сам себя ест, — спокойно сказал охотник и стал запихивать шкурки обратно в мешок. — Другой купес найдём, а ты спирт пей, совсем подурнеешь.
— Не сторговались? — стараясь обратить на себя внимание, сказал Шошин.
— Пожалуйте, торговые люди! — меняясь в лице, учтиво раскланялся торгаш. — Водочки отведайте…
— Ысыах нынче весёлый, можно и отведать, — согласился Волков. — А вы, торговый человек, никак сомневаетесь в сортности песцов? Нехорошо, — посовестил он помрачневшего торгаша, — такой товар!..
— Королевский! — восхищённо подхватил Шошин, встряхивая играющую серебром шкурку.
— В январе добыт? — спросил Волков охотника.
— Сразу видно, что торговый человек! — воскликнул охотник.
— Зверь крупный, выходной, — Ефим поглаживал шкурку, — остевой волос аспидный, а по брюшку шелковистость — первый сорт по стандарту!
— Правильно! — расплылся в торжественной улыбке охотник. — A у этого купца ум евражкин — глупый человек.
— Надо угождать охотникам, а они вам благодарностью отплатят, — посоветовал Шошин купцу.
— От них жди… — неопределённо отмахнулся купец.
— Торговля должна быть выгодной для торгующих сторон, — поучал Шошин. — Честная торговля приятна всем.
— Ничего, купец, всё на своё место встанет, — заметил Волков, отходя от прилавка. — Ещё поторгуемся!
«…Неужели меняются времена?» — спрашивал себя недовольный обменом купец, когда зыряновские охотники, приветливо разговаривая с русскими, отошли к прибывшей группе походчан. Прежде он не стал бы торговаться с этими голодранцами. А теперь? За несколько шкурок отвалил уйму товара и в такое шаткое для торговли время. Если Бочкарёв будет править в Приколымье, тогда ладно, а если атамана раздавят красные комиссары, то куда податься? Вон они, охотнички, позволяют себе даже хамить с торговым человеком и ничего не боятся. Что с ними стало? А эти русские совсем непохожи на торговых, хотя сам Соловьёв принял их за купцов. А ведь Соловьёв купец большого размаха… И всё равно о поведении русских надо донести Седалищеву.
— Ей, щипала! — Подвыпивший казак таращил на купца хмельные глаза, протягивал смятые в грязном кулаке кредитки. — Бутылку!..
— На залейся! — сунул казаку бутылку, выхватил деньги.
— Тям-тям-тирь-ям… — забрюзжал пьяно казак, прижимая бутылку к груди. — Тям-тирь-ям…
— Постой, служивый! — окликнул казака купец.
— Ещё чего? — озлобился казак.
— Вон те, — он показал на Шошина и Волкова, — тебе ведомы?
— Я себя-то не помню, а ты… — Казак утробно икнул. — Ух, как в глаз двину!
— Бочкарёву скажу! — пригрозил казаку обиженный купец.
— Есаул в тухлой норе квасится. — Казак небрежно махнул в сторону яранг на краю косы и двинулся, пошатываясь, к ожидающим его приятелям. — Дурак! — И плюнул напоследок в сторону обалдевшего купца.
Цапандин ещё накануне поставил на устьевой пологой террасе две просторные яранги. Одну для себя, другую гостевую.
Бочкарёв разместился в гостевой яранге, туда же были приглашены его помощники и прибывшие с побережья, от генерала Полякова, два офицера.
— Евфросинию не видели? — Недовольный, взвинченный Бочкарёв расхаживал по яранге, жадно курил.
— Объявится, — отозвался Седалищев.
— Небось по тундре блукает, — ухмыльнулся Цапандин. — С керетовскими торгашами якшается, шельма.
— Сам разберусь! — зашипел есаул.
