Генри Стенли - В дебрях Африки
Принимая во внимание, с каким тяжелым трудом сопряжена расчистка хотя бы малейшей части первобытного леса, нам показалось очень глупым со стороны балессэ сжечь свои деревни из-за того только, что чужие люди переночевали там один раз; но это доказывает главным образом угрюмое упрямство и нелюдимость этого народа.
Население самой многолюдной деревни, какую мы видели, не превышало 600 душ.
Дивясь силе предубеждения балессэ, мы должны отдать справедливость их удивительному искусству, трудолюбию, безграничному терпению и настойчивости, с которой они могут достигать таких великолепных результатов.
Восточное Индендуру оказалось также превосходно выстроенным селением и поразило нас своею опрятной внешностью; зато внутри жилища просто кишели всякой нечистью. Улица была так узка, по сравнению с высотой окаймлявших ее строений, что если бы ночью случился пожар, по крайней мере половина населения сгорела бы непременно. Здешние домики были выше, чем у Борио; здания тянулись на несколько сот метров в длину и притом имели по одному только главному входу с восточного конца, и потому в случае пожара они представляли самые серьезные опасности. Перед тем как залезать в эти западни, мы приняли всевозможные меры предосторожности против огня.
В поле оказалось множество спелых темного цвета бобов, которых наши люди набрали полные мешки. Они вдоволь полакомились также соком сахарного тростника.
Мы находились под 1°22, 5 северной широты, на южной стороне водораздела; отсюда все ручьи и потоки направлялись к Итури.
28-го мы сделали привал в восточном Индендуру и разослали в разные стороны три партии разведчиков для ознакомления с общим направлением исходящих отсюда путей.
Мы уже довольно натерпелись от того, что столько времени сами пробивали себе дорогу по лесам, и, раз попав на торную тропу, нам ужасно не хотелось снова приниматься за этот скучный труд.
Партия Джефсона отправилась на юго-юго-восток, потом повернула на юг и к полудню вернулась с известием, что эта дорога совсем для нас не годится. Партия Решида ходила на восток-северо-восток, повернула к северу и прошла две небольшие деревни; из первой тропинка заворачивала на юг, а из второй на северо-восток. Идя по последней, Решид наткнулся на лагерь дикарей; произошла легкая стычка, туземцы разбежались, а победителям достались девять жирных коз, из которых, впрочем, только пять достигли нашего лагеря. Этот путь для нас тоже не годился. Третья партия, под предводительством опытного пионера, отыскала тропинку на восток. По этой мы и решили итти.
29-го, выйдя из Индендуру, мы в полдень пришли в Индепессу, а после полудня, повернув к северу, достигли селения Бабуру; следовательно, в пять часов времени мы прошли расстояние около 15 км, что для пешеходов очень недурно.
На другое утро, после полуторачасовой ходьбы по приличной тропинке, мы очутились вдруг перед расчищенной просекой, занимавшей около ста десятин площади. Деревья были очень недавно срублены. Это означало нашествие какого-нибудь могущественного племени или же недавнее переселение на новое место исконных туземцев. Пойманная женщина из племени бабуру провела нас по самой середине этих лесных развалин, один вид которых наводил на нас ужас. Час спустя мы были уже на той стороне; дело не обошлось, конечно, без ушибов и ободранных ног, но зато дальше тропинка вывела нас на легкий подъем по отлогому склону длинного холма. По обеим сторонам дороги в лощинах виднелись бесконечные рощи бананов и множество садов, наполненных зеленью и тыквами. За полчаса ходьбы от вершины холма мы были уже на такой высоте, что возымели надежду вскоре увидеть более обширный пейзаж, чем те, к которым привыкли за последнее время; с этой мыслью мы бодро карабкались вверх и прошли целый ряд селений, расположенных по скату холма.
Деревни в этих местах представляют собой хорошо утоптанные улицы шириной от 12 до 18 м. Мы шли уже более полутора километров мимо длинных низких зданий отличной постройки, как вдруг увидели, что самый передовой разведчик авангарда быстро побежал назад, нам навстречу. Он закричал мне, чтобы я взглянул на восток. Посмотрев в ту сторону, я увидел долгожданное живописное разнообразие местности: пастбища вперемежку с лесами, ровные поляны и зеленые склоны лощин и холмов, каменистые гряды и округленные горные вершины, словом, настоящую "страну холмов и долин, питающихся росой небесной". Эта открытая страна была обильно орошена, что ясно было видно по неправильным очертаниям лесов, обозначавшим направление речек, и по отдельным группам деревьев, одни вершины которых выставлялись из-за отлогих берегов.
Дремучий лес, в котором мы столько месяцев были похоронены и только теперь увидели его предел, повидимому, простирался все в том же духе на северо-восток; но к востоку начиналась совсем иная область — страна травянистых лугов, равнин и гор, с разбросанными там и тут рощами, группами и рядами деревьев, вплоть до цепи холмов, замыкавших горизонт, у подножья которых, как мне было известно, находилась цель моих долговременных странствований и стремлений.
Так вот, наконец, долгожданный выход из мрака к свету! Я назвал Пизгой высокую вершину в конце лесистого хребта, на склоне которого мы стояли, возвышавшуюся в 3 км к востоку от нас на 1 500 м над уровнем моря; Пизгой потому, что после 156 дней сумрака в тени первобытных лесов мы впервые отсюда увидели желанные пастбища Экватории.
Люди спешили взобраться на гору, и в их жадных взорах без слов можно было угадать вопрос: правда ли это?
Неужели нас не обманывают? И может ли быть, чтобы настал конец этому проклятому лесу?
Через несколько минут, сложив на землю вьюки и глядя вдаль, они с восхищенным изумлением убедились, что это правда.
Они страстно протягивали руки к этой роскошной стране и поднимали глаза к небу в безмолвной благодарности, в оцепенении. Когда же они насытили свои взоры несравненным зрелищем и с глубоким вздохом облегчения пришли в себя, они обернулись назад и, глядя на темные стены дремучего леса, простиравшегося к западу в бесконечную даль, подняли руки и, потрясая кулаками, разразились против него ругательствами и проклятиями. В порыве внезапного раздражения они осыпали лес упреками в жестокости к ним и к их соотечественникам, уподобляя его аду, обвиняли в гибели сотни своих товарищей, называли грибной пустыней; а великий лес, расстилавшийся перед ними громадным материком и дремавший наподобие гигантского зверя в темно-зеленой шкуре, едва подернутой голубоватой дымкой испарений, безмолвно покоился в своем мрачном величии, по-прежнему безучастный, неумолимый и беспощадный.
