Элоиза Джеймс - Париж в любви
Какой ужас эти школьные спектакли!
Моя мама часто говорила, что двумя амбициозными мечтами ее жизни было выйти замуж за поэта и стать балериной. Я полагаю, что именно из-за ее несбывшегося желания нам с сестрой стали давать уроки танцев. У меня сохранилось одно воспоминание, по счастью туманное, о моем участии в школьном спектакле. Я была осенним листом и танцевала в школьном кафетерии с куском коричневой бумаги, болтавшимся у пояса. При этом я чувствовала, что неуклюжа и ничуть не похожа на лист, и с прискорбием сознавала, что в моих генах нет способностей к танцам.
Мои дети унаследовали мои гены: мы можем быть на сцене копьеносцами, готовы петь в хоре или сыграть роль слуги, а иногда, в случае необходимости, и Шута — но ничего более амбициозного. В этом году в спектакле итальянской школы на французском языке Анна не достигла даже уровня Шута. К счастью, ее стремления соответствуют умеренному драматическому таланту, и поэтому она не расстроилась, когда ей поручили роли часов и мухи.
Утром в день спектакля она оделась во все черное, как и подобает мухе. Ее единственную черную майку украшают «Рамоунз»,[97] так что мы посоветовали надеть ее наизнанку перед выходом на сцену, чтобы не подумали, будто эта муха — панк. В роли Анны было мало слов, но все-таки ей нужно было два раза объявить время — на французском, как она сообщила нам в панике в последнюю минуту. Тик-так!
По пути в школу я спросила Анну, о чем пьеса, но она, по-видимому, не знала. Довольно неуверенно она сказала, что там старуха, которая умирает. На мой взгляд, это напоминает сказку братьев Гримм. Разве там не было старухи, которая съела муху и умерла? Но Анна заверила меня, что ее не съедят.
Прибыв в тот день на представление пораньше, мы с Алессандро увидели, как Анна с жужжанием носится по гимнастическому залу в своем черном облачении, к которому теперь добавился пурпурный клюв. Это было совсем не похоже на мух, которых я видела, и в ходе расспросов выяснилось, что Анна ошиблась относительно своей роли: она не муха, а маленький черт, который жужжит вокруг умирающей женщины, являясь частью ее дурного сна. Сюжет звучал удивительно мрачно, в духе Кафки. Мы уселись на свои места, и спектакль начался.
Десятилетняя «старуха» находилась в центре — ее можно было узнать по одеялу, в которое она была завернута. Но это последнее, что мы поняли. Во-первых, итальянских детей, бормочущих что-то на французском, практически невозможно понять. Во-вторых, сюжет стал еще более туманным из-за творческого подхода детей к своим ролям. Так, одна хмурая девочка все время прикладывалась к пустой винной бутылке. Я так и не поняла, какое отношение она имеет к умирающей женщине и почему питает явное пристрастие к спиртному. Позже Анна объяснила мне, что это рассказчица.
Спектакль стал еще мрачнее, когда начались неизбежные технические неполадки. Механизм, опускавший занавес, заело, и он начал постукивать. Актеры нервно поглядывали вверх и продолжали невнятно произносить текст — по-видимому, они понимали около пятидесяти процентов, и их вовсе не заботило, что публика вообще ничего не понимает. Черти приходили и уходили, появлялись танцующие ангелы, прозвенел будильник часов (мы получили от этого большое удовольствие), пьянчужка разгуливала по сцене, что-то бормоча себе под нос. В публике начались приступы смеха в самые неподходящие моменты, что добивало и так уже смущенных актеров.
Представление медленно продвигалось к звездному часу Анны, когда часы должны объявить время — но тут «старая леди» вдруг взяла и померла. Остальные артисты были явно удивлены, но они мужественно собрались вокруг нее. А старуха сбросила одеяло и пустилась в пляс — то была ритмическая интерпретация рая.
Оказалось, что актриса все перепутала и умерла на два акта раньше. Однако к тому времени, как ошибка была выявлена, уже ничего нельзя было поделать. По общему мнению (особенно публики), раз уж умерло главное действующее лицо, спектакль окончен. Пора давать занавес.
Анне так и не удалось сказать свой большой текст, и она произнесла его дома, за обеденным столом. «Il est neuf heures».[98] Она сказала это очень хорошо.
* * *Ученики в средней школе Флорана начали называть Полин мадам Селиг (это его фамилия), потому что эта парочка проводит так много времени вместе. Интересный поворот. Подростки дьявольски наблюдательны, когда дело касается взрослых. Они уже поженили этих двоих. Осталось уговорить Полин.
* * *Мы с Алессандро покинули детей на сегодняшний вечер и отправились пообедать в крошечный новый ресторан под названием «Вкусы и совпадения» (подзаголовок — «Кухня добрых чувств»). Наша официантка замужем за шеф-поваром. Она рассказала нам, что ее муж давно мечтал открыть ресторан, где еда будет такой свежей, что не нужен холодильник. Некоторые блюда были хороши, другие — так себе (итальянским мужчинам — не будем называть имена — следует прекратить заказывать ризотто в других странах, потому что оно не идет ни в какое сравнение с итальянским), но рвение было налицо. В то время как мадам с нами беседовала, из кухни выглянул маленький мальчик в переднике шеф-повара его размера.
* * *Сегодня мы ходили в большой магазин спортивных товаров покупать множество белой одежды, в которой дети будут играть в теннис в лагере. Анна потратила свои сбережения на ярко-розовую лампочку, которая пристегивается ко лбу. «Чтобы читать книги под одеялом», — поясняет она мне. Может быть, в один прекрасный день она научится не предупреждать полицейского перед тем, как совершить преступление.
* * *Сегодня я попыталась разузнать в Интернете что-нибудь о Клоде. «Страницы из книги о Париже» были его первой книгой. После этого он писал романы и документальную прозу, включая нечто под названием «Мнения», где имеются завлекательные главы «Порнография» и «Размышления о женщине». Я содрогаюсь, воображая, что Клод думал о порнографии — не говоря уже о том, как расценил бы мои романы. Но я также нашла рецензию, в которой его мемуары о Париже удостоились сомнительной похвалы за «скабрезные эскизы». Маме никогда не нравились мои любовные романы, которые она называла «эта сексуальная чушь». Однако постыдный талант писать «скабрезные эскизы» явно достался мне по наследству — причем от ее семьи!
* * *Сегодня мы пошли в занятный крошечный музей «Мюзе де ла Ви Романтик», в котором хранятся мебель и вещи, принадлежавшие писательнице Жорж Санд. Честно говоря, там нет ничего примечательного с точки зрения искусства, но реконструкция гостиной очаровательна, и ради одного этого стоило сюда прийти. А еще — ради чашки чая в маленьком кафе в саду. Цветущий плющ с красновато-оранжевыми цветами перевесился через каменную стену у нас за спиной, словно сама Природа дразнит художников, чье искусство она превзошла.
