Владимир Санин - Белое проклятие
— Будут жалобы, — цедит Мурат, — Абдул оформит тебе десять суток, это я тоже гарантирую.
— Мы в порядке самозащиты, — оправдывается Вася. — Не здесь, Максим Васильевич, дальше, за кустарником!
Я останавливаю вездеход, дальше ехать нельзя. Да и не только ехать, идти тоже нельзя, справа от нас — зона смерти, конус выноса четвертой лавины. Она высится в полукилометре, необъятно огромная ослепительно белая четвертая, будь она проклята. Мы становимся на лыжи и по глубоко проложенной лыжне направляемся к кустарнику. Оттуда не доносится ни звука, уж кто-кто, а Олег и Хуссейн не станут тревожить лавину громкими разговорами. Скрипят лыжи, мы идем молча, и меня вновь, в который раз за эти дни, охватывает нехорошее предчувствие. Не люблю я таких приключений — по своей воле идти в пасть к дракону. Ну, Вася — ему море по колено, еще не битый, сияет, как солдатская пуговица, а вот за Надю я ругаю себя последними словами, ее-то зачем потащил?
— Тишина-то какая, — делится своим наблюдением Вася, — будто…
— Цыц! — обрывает его Гвоздь.
Могильная тишина в зоне смерти — это действует даже на мою психику. Жутковато от мысли, что, если четвертая надумает сорваться, нас укутает покрывалом толщиной в несколько десятков метров. Ну а «Дальше — тишина».
Я не выдерживаю.
— Надя, я, кажется, забыл выключить двигатель, возвращайся к вездеходу и жди нас там.
Она делает вид, что не слышит.
— Надя, прошу тебя…
— Возвращайся сам, — не оборачиваясь, бросает она.
Мы проходим кустарник, отсюда до Актау метров двести.
— Я говорил, что их догонят! — торжествует Вася. — Знай наших!
Нижняя часть склона оголена.
Теперь я уже точно знаю, что дело плохо. Если бы оно обстояло иначе, Олег, Хуссейн и Рома ни одной лишней секунды не оставались бы под этим гнусным склоном. «На том свете темно, — говорит в таких случаях Олег, — до чего ни дотронешься, холодно. Дёру отсюда, братишки!»
Теперь мы спешим, хотя спешить некуда и поздно.
— Мы за ними… они лэсенкой на склон… мы им: «Спускайтесь, там гибэль!» — сбивчиво рассказывает Хуссейн. Они смэялись… вот этот смэялся, обзывал!
Я смотрю на унылого, с поникшей головой типа — Анатолий…
Лавинку они обрушили пустяковую, кубов на триста, всех завалило, но трое остались живы-невредимы.
Сбросив лыжи, Надя склоняется над неподвижным телом.
— Искусственное дыхание! — волнуется Мурат. — Массаж!
— Все сделали, — сдавленно говорит Олег, — опоздали… Эти трое на поверхности были, а ее откапывали, неудачно она…
На меня в немом изумлении смотрят голубые глаза Катюши.
— Перелом шейных позвонков. — Надя встает. — Мгновенно…
— Хуссейн, этих переписать, — командует Мурат. — Составишь протокол. Потом доложишь, почему в КСС никого не было.
— Дежурный там был, — вступается за Хуссейна Рома. — Они его заперли и взяли лыжи.
Бедная дурочка, с горечью думаю я, чувствуя, что к горлу подкатывается комок. Ты хотела только любить и смеяться, а дождалась протокола. Без тебя мир уже не будет таким красивым, бедная дурочка…
Я подхожу к Анатолию и с силой врезаю ему по скуле. Он поднимается, вытирает с лица кровь и честно говорит:
— Бей еще.
Он внушает мне отвращение.
— Бог подаст.
x x xПо дороге мы вылавливаем и загоняем в гостиницу с десяток туристов и, подавленные, возвращаемся домой. Мама и Алексей Игоревич, судя по их виду, кое-что знают, но с расспросами не пристают; мама привыкла к тому, что после такого рода событий я бываю неразговорчивым. Она возится на кухне, ребята сникли и забились в угол, Надя молча сервирует стол — так тихо у нас давно не было. Алексей Игоревич удручен, он чувствует себя виноватым и лишним.
— Может быть, я пойду? — робко спрашивает он у Нади.
— Что вы, Алексей Игоревич… Извините нас, еще не остыли. Вот попьем чайку, успокоимся…
Что же, когда-нибудь, наверное, успокоимся, мы-то живы. Я раскидываю перед собой и невидящими глазами рассматриваю карту хребта Актау. Вот здесь, в этой точке погибла Катюша… Я знаю, сейчас не время размагничиваться, но ощутимо чувствую щемящую тяжесть на сердце. Славное, легкомысленное существо, которое я не смог уберечь… Ну что мне стоило попросить Хуссейна закрыть на замок лыжи на КСС? Меня охватывает бессильный гнев. Я ненавижу человеческую глупость, надутых пустым самомнением болванов, уверенных, что мир создан исключительно для того, чтобы потешить их спесь. Через сколько бед нужно пройти, сколько крови пролить, чтобы они осознали свое ничтожество…
— Алексей Игоревич, — говорит Олег, — а вы слышали про японских рыбок? Лучше любого сейсмографа! Как начинают метаться по аквариуму — знай, либо землетрясение, либо цунами.
— Бионикой я всерьез не занимался, — отвечает Алексей Игоревич, — но о таких феноменах наслышан. Очень возможно, что…
Я улавливаю красноречивый взгляд Олега и понимаю, что о рыбках он вспомнил не только для того, чтобы отвлечь меня от тяжелых мыслей. Бывает, что шестое чувство и Олега обманывает, но когда от него исходит тревога, я всегда с этим очень считаюсь. Паниковать Олег не станет, но мне дан намек.
Я иду в свою комнату, кивком зову Олега, и мы выходим на связь с Левой. Против обыкновения, Лева волнуется, он еле дождался нашего вызова, потому что температура воздуха наверху резко подпрыгнула: два часа назад было минус шесть, а сейчас, сию минуту, столбик поднялся почти что до нуля.
— Полундра, чиф!
Меня бросает в жар: спусковой крючок взведен! Вот тебе и пресловутое шестое чувство — мы просто несколько часов не смотрели на термометры. Я выпроваживаю Олега проверить готовность инвентаря, а сам звоню сначала в управление, потом Гулиеву, потом администратору «Актау» — Мурата нигде нет. Неужели он плюнул на мои предупреждения? Так и есть, дома и отдыхает, Юлия просит позвонить через полчаса. Впервые в жизни я грубо на нее ору: «Дура, через полчаса он будет отдыхать вечно!» Юлия так ошеломлена, что тут же передает трубку Мурату. Я несколькими словами ввожу его в обстановку и, стараясь не срываться на брань, требую немедленно покинуть дом, отменить всякие вертолеты и любыми мерами держать туристов взаперти. Мое волнение передается Мурату, я слышу, как он кричит: «Юлька, беги к соседям, пусть немедленно выходят! Бабушка, одевай детей!»
— Лентяй! — упрекает Жулик. — Ты сделал зарядку?
— Сделал, дружище, сделал.
Я спохватываюсь, что на моих ногах тапочки, обуваю альпинистские «вибраны» и возвращаюсь в гостиную. За столом молчат — видимо, слушали мой разговор. Мама торопливо разливает чай.
