Жюль Верн - Южная звезда
Продолжая мчаться галопом, Сиприен и Ли достигли наконец подножия холма и неслись уже поперек поля, но до Панталаччи оставалось еще около грех миль. Но они смогли заметить, что неаполитанец невероятным усилием все-таки сократил расстояние до беглеца. Страус то ли исчерпал свои силы, то ли поранился о пень или камень, но он явно бежал теперь медленнее. И вскоре Аннибал Панталаччи оказался в трехстах футах от кафра.
Но Матакит успел уже добраться до края леса и мгновенно исчез. В то же мгновение Аннибал Панталаччи, резким толчком выбитый из седла, уже покатился по земле, а его лошадь понеслась через поле.
— Матакит ускользает от нас! — вскричал Ли.
— Да! Но зато негодяй Панталаччи в наших руках! — ответил Сиприен.
И оба ускорили бег своих жирафов.
Спустя полчаса, когда они почти пересекли маисовое поле, до места падения неаполитанца оставалось уже не более пятисот шагов. Они все еще не знали, смог ли Аннибал Панталаччи добраться до мастикового леса или, тяжело раненный, остался лежать на земле, возможно — мертвый!
Аннибал Панталаччи всё еще лежал на земле. Сиприен и Ли остановились в ста шагах. Вот что предстало их взору.
Увлеченный преследованием, неаполитанец не заметил огромной сетки, натянутой кафрами для ловли птиц, постоянно наносящих вред их урожаям. Как раз в такой сетке и запутался Аннибал Панталаччи. И это была совсем не маленькая сеть! Она простиралась метров на пятьдесят в длину и уже накрывала собой несколько тысяч птиц разных видов, размеров, окраски и, среди прочих, полдюжины тех огромных ягнятников-бородачей с полутораметровым размахом крыльев, которые встречаются в южноафриканских регионах.
Падение неаполитанца среди этого пернатого царства вызвало, естественно, большой переполох. Аннибал Панталаччи, ошеломленный падением, почти тут же попытался встать. Но ноги и руки так прочно запутались в сетке, что выпутаться сразу он не смог. Терять время было нельзя. И он принялся резко трясти ловушку, изо всех сил дергая ее, приподнимая и отрывая от кольев, удерживавших сеть у земли, и тем же самым, пытаясь вырваться, занимались вместе с ним крупные и мелкие птицы.
Но чем больше неаполитанец дергался, тем сильнее запутывался в крепких петлях веревочного заграждения. И тут — уж не мерещится ли ему — к Панталаччи подскакал жираф… верхом на нем сидел не кто иной, как китаец Ли. Не успел пленник протереть глаза, как вдруг резко задул свирепый ветер, клоня долу попадавшиеся на его пути деревья. К тому моменту Аннибал Панталаччи успел уже вырвать несколько колышков, удерживавших сетку за ее нижний обрез. Новое замешательство, в которое его привела вся эта фантасмагория — жираф, Ли, шквальный ветер,— заставило его трясти сетку еще яростнее, чем прежде…
Ветер усилился, и начался настоящий ураган. Последние крепления, подтягивавшие широченное веревочное покрывало к земле, лопнули, и вся пернатая колония, которую оно держало в плену, вспорхнула с оглушительным шумом. Мелким пташкам удалось выскользнуть, крупные — накрепко запутались когтями в сетчатых кольцах, но их широкие крылья больше не сдерживала сеть — в едином могучем порыве они устремились вверх. Все эти объединенные воздушные весла, все грудные мышцы, одновременно приведенные в движение, притом усиленные бешеным напором ветра, породили поистине безмерную мощь, для которой сто килограммов оказались не тяжелее перышка.
Вся сетка, стянутая, свернутая и скрученная в плотную массу, оказалась добычей ураганного ветра, взметнувшего ее на тридцать метров ввысь вместе с Аннибалом Панталаччи, запутавшимся в ней и руками и ногами.
Когда к месту падения подъехал Сиприен, ему оставалось разве что смотреть, как его врага уносит в заоблачные сферы.
Но тут же пернатая порода ягнятников-бородачей, обессилев после первого порыва, проявила явную склонность по вытянутой параболе вновь упасть на землю. За три секунды стая достигла массива мастиковых деревьев и индийских смоковниц, что простирался к западу от маисовых полей. И там, едва не задев лесных верхушек в трех-четырех метрах от земли, она в последний раз взмыла в небо.
Сиприен и Ли в ужасе наблюдали за подвешенным к сетке несчастным, которого на этот раз благодаря неимоверному усилию гигантских птиц и сильному порыву ветра подняло над землей более чем на сто пятьдесят футов.
Неожиданно, от рывка неаполитанца, несколько колец сетки лопнуло. Было видно, как он, повиснув на руках, пытался перехватиться за конец веревки… Но пальцы разжались, веревка выскользнула, и он, грузно рухнув вниз, разбился о землю.
Освободившись от тяжести, сетка в последний раз взмыла вверх, потом, пролетев несколько миль, наконец оторвалась от пернатых, и ягнятники-бородачи исчезли в слепящей синеве беспредельного неба.
Отныне из четырех соперников, пустившихся в путь по равнинам Трансвааля ради достижения одной и той же цели, Сиприен остался один.
Глава XVIII
СТРАУС, КОТОРЫЙ УМЕЕТ ГОВОРИТЬ
Сиприен и Ли хотели лишь одного: бежать от этого ужасного места. Они решили двигаться вдоль густого леса на север и, проехав час с небольшим, добрались до ручья, наполовину высохшего, и пошли вдоль его русла. Скоро ручей привел их к довольно широкому озеру, по берегам которого возносились к небу пышные заросли тропической растительности. На противоположном берегу поднимались холмы, дальше переходившие в весьма высокие горы. Мэрэ подумал, что, взобравшись на одну из вершин, он получил бы больше возможностей для обзора всей местности и выработки плана дальнейших действий.
Сиприен и Ли пошли вдоль озера. Путь был мучителен: инженер шел впереди, прокладывая тропу, а китаец следовал за ним, таща за поводок обоих жирафов. Для преодоления расстояния в восемь километров им потребовалось более трех часов. Когда путники, обогнув наконец озеро, оказались на другом берегу, уже опускалась ночь. Они валились с ног от усталости, поэтому решили тут же и встать лагерем. Скудные запасы провизии не предвещали хорошего отдыха, однако Ли занялся необходимыми приготовлениями с обычным усердием; закончив, он подошел к хозяину.
— Папочка, я вижу, вы очень устали! Наши запасы подошли к концу! Позвольте, я пойду поищу какую-нибудь деревню, где мне не откажутся помочь.
— Ты хочешь оставить меня одного, Ли? — удивился Сиприен.
— Так надо, папочка! — ответил китаец.— Я возьму одного из жирафов и отправлюсь на север! Столица того Тонайи, о котором рассказывал Лопеп, теперь уже не может быть далеко, и я устрою так, что вам окажут хороший прием. А потом мы повернем назад в Грикваленд, где вам уже не придется опасаться тех троих негодяев, которые в этой экспедиции нашли свой конец.
