Катя Стенвалль - Разочарованный странник
Так вот, прохожу мимо одного бара в центре, который с утремана уже открыт. Даже не бар, а скорее пивная. На тротуар вынесены столики, как летом. И уже полно народу! Сидят на улице в такой мороз: нараспашку, без шапок, курят сигареты и пьют пиво. Представляете? Девять утра, будний день, а люди уже бухают. Причём некоторые сильно поддатые. Со вчера, что ли? Или рано сегодня начали?
Не знаю, есть ли в России такой тип пьяниц? Думаю, что вряд ли. Потому что там нет подобной системы социальной помощи. В Швеции службы стараются уменьшить вред, наносимый обществу пьяницами, и предпочитают держать их на безопасном расстоянии. Выдавать им немножко денег, ровно столько, чтобы хватало на выпивку. Содержать их в специальных домах, чтобы они там бесплатно ночевали, ели, мылись, стирались, ну и вообще не теряли человеческого облика. Одежда в секонд-хэндах дешёвая, её много, на любой вкус, так что пьяницы обычно нормально одеты, в чистую непорванную одежду. И волосы у них вымыты. Хотя отпечаток тяжёлой жизни на лице, конечно, не скроешь.
Они не клянчат деньги на улице, не воруют, ничего плохого не делают (обычно), но пьют. Как я понимаю, государство даёт этим людям возможность тихо спиться как можно скорее и с наименьшим риском для общего спокойствия. Так получается дешевле и проще.
Обычный шведский пьяница — это крупный длинноволосый мужчина в кожаной куртке, кепке и футболке с каким-нибудь хардроковским мотивом. Не знаю уж, почему они все так похожи друг на друга, а может быть, просто именно такие типы сидят за уличными столиками пивных, и я их вижу, проходя мимо.
Винные магазины здесь расположены далеко друг от друга, а иногда и от всего остального. Их немного. Порой приходится долго ехать, прежде чем доберёшься до такого магазина. Спиртное стоит очень дорого (по сравнению с Россией). Во многих магазинах приходится говорить продавцу через прилавок, что тебе нужно. А продавец смотрит с укором и может даже что-нибудь сказать, вроде: «А не многовато тебе одному две бутылки вина?» Так что не всегда и решишься зайти в винный.
Но зато, если ты уж совсем пропащий человек, к тебе будет проявлено снисхождение. Шведское общество, обычно такое нетерпимое к пьянству, иногда проявляет настоящие чудеса толерантности. Например, за винным магазином обычно расположен скверик, как бы случайно. Скверик маленький, окружённый кустами, чтобы остальным не было видно. Скамеечек, урны на каждом шагу, туалет. Там, конечно же, тихо сидят алкаши. Хоть распитие спиртных напитков в общественных местах и запрещено, но в этот скверик стражи порядка тактично не суются. Или проходят насквозь, не заостряя внимания, спрашивают вполголоса: «Всё в порядке?» Алкаши хором ворчат: «Ага-ага». И их не трогают. Сидите себе на здоровье, только по улицам не шатайтесь, а уж обычные люди в этот скверик ни ногой. Так что он всецело принадлежит пьяницам. По крайней мере, всегда известно, где кого искать. По вечерам вся алкота расползается обратно в свои алко-дома, и ночной сон горожан не нарушается пьяными воплями.
А что, им неплохо живётся. Они так привыкли, им так лучше. У них там свои друзья, такие же точно, свои подруги-красавицы. Они чувствуют себя своими среди своих, уважаемыми людьми. Я лично не понимаю, как можно жить одним сегодняшним днём, без планов на будущее, без амбиций, без стремления достичь, догнать и перегнать. Но пьяницам, конечно, наплевать, чего я там не понимаю. Их вообще, наверное, ничьё мнение не интересует.
Сегодня видела картину: мороз, пар валит из пивной, а двое в куртках нараспашку чокаются кружками пива, смеются. Обоим примерно лет по пятьдесят. Увидели через дорогу тётку в джинсовой дублёнке, с романтическими длинными осветлёнными волосами. Такую же синячку, как они сами, и того же возраста. Один свистнул в два пальца, та обернулась, тогда они заорали: «Гунилла! Гунилла, чёрт тебя дери!» Она помахала им и побежала через дорогу, улыбаясь и уже протягивая навстречу руки. И вот они все вместе обнялись и стали прыгать, к ним присоединились ещё несколько пьянчуг. Все обнимали эту страшенную синюю Гуниллу, а потом они побежали в бар, крича: «Шампанского даме!» А Гунилла щебетала: «Ой, сейчас девчонки придут. Я позвонила Бритте и Кикки. Ой, они с собой приведут одну малышку, она такая классная!»
Я подумала, что этим алкашам гораздо веселее, чем многим трезвенникам. Им всё ещё интересно жить, хотя, казалось бы, хуже и быть не может. Пока общество ждёт их скорейшей смерти, пьяницы живут в своё удовольствие. Никому ничего не должны и плевать на всех хотели с десятого этажа. Хотя лично я ни за какие коврижки не согласилась бы так жить.
Март 2006 года
Мама, проснись!
Еду из бассейна вечером, на метро. В вагон влетают с шумом и вознёй двое мальчишек, лет шести от роду. Оба такие распаренные, щёки горят, глаза горят, мокрые волосы торчком, видно, что с тренировки. Первый просунул одну руку в рукав куртки, а другой рукав так болтается. Второй мальчик вообще весь расстёгнутый, взмыленный и, кажется, ничего перед собой не видит. Оба волочат по полу большие матерчатые мешки с формой и каким-то спортивным инвентарём, из них что-то торчит наружу, волочится сзади, падает, теряется. Выпадают кеды, вываливается хоккейная маска, но ребята этого не замечают. Они бегут, толкаясь, в мою сторону и плюхаются с разбегу на сиденья напротив, при этом стукают меня по коленкам мешками, головами и вообще всем, что только у них есть.
Мальчишки эти то ли близнецы, то ли просто братья. Оба рыжие, синеглазые, с крупными белоснежными зубами. Лица все в веснушках, щёки горят.
У одного на лбу шишка, у другого синяк. Господи, таких детей только в журнале «Ералаш» показывать!
За ними плетётся их мама… Женщина моего, наверное, возраста, но очень-очень-очень усталая, лицо просто серое, и морщины от носа к уголкам рта.
Одета по-простому, с огромной хозяйственной сумкой, волосы в хвостик завязаны. Видимо, после работы повезла своих обормотов в спортивную секцию, прождала их часа три, заставила кое-как одеться, утащила от весёлых друзей, а теперь вот везёт домой.
Мама шла по вагону и безропотно подбирала спортивный инвентарь, выпавший из сумок её сорванцов.
Она села рядом со мной, напротив детей, закрыла глаза и стала клевать носом. То есть она вроде бы на сыновей поглядывала, но при этом дремала.
Не разлепляя глаз, она дала каждому из детей по большой булочке и пакету молока. Те надорвали пакеты зубами, разбрызгивая молоко в радиусе двух метров, и стали жадно пить, обливая и себя и вагон, и запихивать в рот огромные куски булки. Я бы, наверное, подавилась. Еда и питьё отнимали у них массу сил! Они с таким восторгом вгрызались в булочки, с таким наслаждением пили молоко, что, наверное, в процессе еды сожгли ровно столько же калорий, сколько и получили. Словом, счёт ноль — ноль. Мальчишки чавкали, хлебали молоко, шумно переводили дыхание, выкрикивая что-то вроде:
