Александра Давид-Неэль - Тайные учения Тибета (сборник)
«Я плачу долги. Насыщайтесь плотью моей, — завывал трапа. — Идите сюда, голодные демоны. На этом пиру плоть моя превратится в самые лакомые яства для вас. Вот плодородные нивы, зеленые леса, цветущие сады, пища чистая и кровавая, вот одежды, целебные лекарства… Берите, вкушайте!» (слова ритуальных заклинаний).
Молодой фанатик яростно затрубил в свой канглинг, потом закричал дико и вскочил на ноги так порывисто, что ударился головой о крышу палатки, и она немедленно на него обрушилась.
Несколько мгновений он барахтался под полотном, потом вынырнул со страшным искаженным лицом безумца, спазматически воя и корчась, будто во власти невыносимых страданий.
Теперь я поняла, что такое обряд тшед для тех, кто подпадает под гипноз его ритуала. Не было ни малейшего сомнения, что несчастный действительно переживал все муки раздираемого на части и пожираемого заживо страшными чудовищами существа.
Дико озираясь по сторонам, трапа обращался к невидимым существам. Казалось, его обступили целые толпы пришельцев из иных миров и он созерцает страшные нездешние видения.
Зрелище было не лишено интереса, но я была не в силах наблюдать его хладнокровно. Несчастный безумец убивал себя своим загробным спортом. Вот в чем заключалась причина его недуга. Теперь стало ясно, почему он так упорно отказывался от моих бесполезных для него лекарств.
Мне очень хотелось избавить юношу от раздиравшего его кошмара, но я колебалась, зная, что всякое вмешательство означает нарушение установленного правила: «начавшие обряд тшед должны совершать его самостоятельно».
Пока я пребывала в нерешительности, до меня опять донеслось рычание волка. Зверь стоял над нами на вершине утеса и, застыв на месте, ощетинившись, вперил взгляд в сокрушенную палатку, будто и он тоже видел там что-то страшное.
Молодой монах продолжал корчиться как бесноватый и издавать вопли мученика на костре.
Я больше не могла выдержать и бросилась к нему. Но едва я попала в поле его зрения, как он принялся зазывать меня неистовыми жестами.
— О, приди, алчущий, — кричал он, — пожирай мое тело, пей мою кровь!..
Он принял меня за демона!.. Как мне ни было его жаль, я чуть было не расхохоталась.
— Успокойтесь, здесь нет никаких злых демонов, — сказала я. — Перед вами преподобная женщина-лама. Вы меня знаете.
Он, очевидно, ничего не слышал и продолжал предлагать себя мне на ужин.
Мне пришло в голову, что в лунном сиянии моя тога придает мне сходство с призраком. Скинув ее с плеч на землю, я тихо заговорила: «Посмотрите на меня, теперь вы меня узнаете!»
Но это был глас вопиющего в пустыне. Несчастный мальчик бредил. Он простирал руки к моей невинной тоге, взывал к ней, как к запоздавшему на пир демону.
Не нужно было вмешиваться. Я только еще больше разволновала этого несчастного.
Пока я размышляла, что предпринять дальше, направлявшийся ко мне неверными шагами трапа споткнулся о колышек палатки, тяжело рухнул на землю и замер. Очевидно, он был в глубоком обмороке. Я следила издали, не поднимется ли он, но подойти к нему не решалась, чтобы еще больше его не напугать. Наконец он зашевелился, и я сочла за лучшее удалиться.
Я решила рассказать ламе, что происходит с его учеником. Вероятно, юноша вообще подвержен припадкам, и не исключено, что Рабджомс Гьятцо об этом не знает. Но сегодня ночью болезненное состояние юноши особенно обострилось. Может быть, учитель пошлет за ним другого трапа и избавит его от долгих часов мучений.
Я поспешила спуститься с горы в тханг. Еще долго до меня доносились звуки канглинга, изредка сопровождаемые воем волка. Шум становился все глуше, пока окончательно не замер, и я снова с наслаждением погрузилась в безмятежную тишину пустыни.
Крошечная звездочка в горной расселине — слабый свет алтарного светильника — служил мне маяком.
Я обошла палатку, где, по всей вероятности, уже спал второй слуга ламы, и быстро поднялась к пещере.
Рабджомс Гьятцо был погружен в медитацию. Когда я подняла завесу у входа и заговорила с ним, он, не меняя позы, только поднял на меня глаза. Несколькими словами я обрисовала ему, в каком состоянии я оставила его ученика.
Лама слабо улыбнулся. «По-видимому, вы знакомы с обрядом тшед, жетсюн-ма (высокочтимая, «преподобная». Очень вежливое обращение к женщине, занимающей высокий сан в религиозном ордене ламаистов), не правда ли, — сказал он спокойно.
— Да, я сама совершала этот обряд.
Он молчал.
Я подождала немного и, видя, что лама совсем забыл о моем существовании, снова попыталась воззвать к его состраданию:
— Римпоче («драгоценный» — очень почтительное обращение), я серьезно предупреждаю вас. Я обладаю кое-какими познаниями в медицине и знаю, что от испытываемого ужаса ваш ученик может серьезно заболеть или даже сойти с ума. Мне показалось, что он на самом деле чувствует, будто его пожирают заживо.
— Конечно, он чувствует это, — все так же невозмутимо ответил лама, — и не подозревает, что пожирает сам себя. Может быть, он когда-нибудь это поймет…
Я было собралась возразить — прежде чем бедняга что-нибудь поймет, он, вероятно, предоставит другим возможность совершать обряд тшед над своим собственным трупом. Но лама угадал мою мысль и, не дав мне вымолвить ни слова, снова заговорил, слегка возвысив голос:
— Из ваших слов можно заключить, что вы избрали «прямой путь» (путь мистиков). Разве ваш наставник не говорил вам о подстерегающих на этом пути опасностях, разве не по доброй воле подвергаетесь вы тройному риску: болезни, безумию и смерти?
— Трудно, — продолжал лама, — совершенно избавиться от иллюзий, рассеять мираж воображаемого мира и отрешиться от верований в химер. Знание истины (буквально «праведное зрение», лицезрение истины) — драгоценная жемчужина, и за нее приходится дорого платить. Существует множество способов достигнуть трахпа (внешнее освобождение, духовное просветление). Может быть, ваш способ менее примитивен и жесток, чем путь того, кого вы жалеете, но я уверен, и ваш путь несладок. В противном случае он ничего не стоит. Теперь идите в свою палатку. Если захотите меня видеть, можете прийти завтра днем.
Было бесполезно настаивать. Высказанные ламой мысли выражают мировоззрение почти всех тибетских мистиков.
Я молча поклонилась и отправилась в свой лагерь.
На следующий день я опять навестила Рабджомса Гьятцо, и в течение нескольких дней, пока я еще оставалась в этой местности, мы подолгу с ним беседовали. Ламу едва ли можно было назвать ученым, но во многих вопросах его суждения отличались глубиной, и я считаю свою встречу с ним большой для себя удачей.
