Карин Мюллер - Вкус листьев коки
Я приехала в Уанчако, чтобы узнать о старинных лодках от рыбаков, которые до сих пор плавали на них. Я также надеялась (втайне), что мне удастся построить собственную маленькую кабайито и научиться ею управлять.
Эльвира была владелицей хостела в Уанчако, который носил вполне соответствующее название «Кабайитос де Тортора». Энергии у нее было через край, как у щенка лабрадора, и обаяния не меньше. Узнав о цели моего прибытия в город, она тут же свела меня с рыбаком по имени Бусо. Он был патриархом пляжа Уанчако. Я застала его за починкой сетей, в окружении четверых из восьми сыновей. У Бусо была мускулистая грудь, он носил очки и был очень силен, хоть и не обладал скульптурными изгибами и резными рельефами, как у культуристов. Я легко могла представить, как он заходит ко мне на кухню, берет холодильник и уносит его, посвистывая себе под нос.
Рыбаки собрались вокруг нас, почтительно прислушиваясь к разговору. Я знала, что, если Бусо откажется работать со мной, можно собирать вещи и отправляться домой. Я поведала ему о своей мечте построить лодку и рассекать на ней волны.
Он молча выслушал меня и покачал головой.
– Женщины, – ответил он, – не выходят в море.
Я попыталась заставить его передумать, подключив все свое обаяние и харизму, но потерпела полный крах и тогда втихую предложила денег. Бусо пощелкал языком, глядя на океан, и, наконец, сказал, что можно сделать и исключение.
Он ушел со стопкой банкнот в руке. Очевидно, в обязанности рыбака-патриарха входило не только знание капризов океанских волн.
Я занималась греблей и даже сплавлялась на каяке, будучи студенткой колледжа. Кабайитос на первый взгляд выглядели неустойчиво, но принцип управления вряд ли сильно отличался. Я залезла в углубление в корме и взяла весло – расщепленную бамбуковую палку со срезанными перегородками. Я направила лодку в прибой, в восторге от того, как она качается на гребнях волн. Все шло хорошо, пока я не развернулась, чтобы оседлать первую волну по пути к берегу. Длинный корпус делал движение вниз по вспененному гребню почти нереальным. При малейшей возможности мой морской конек поворачивался на девяносто градусов и катился как бревно. Бамбуковое весло лишь замедляло неизбежный исход, натирая мои нежные ладони. Несколько неудачных попыток – и появился Бусо; он медленно плыл по ледяной воде. Перепрыгнув в мою лодку, он отобрал весло и сказал, что я сижу в углублении, куда обычно сваливают пойманную рыбу.
В умелых руках Бусо лодка рассекала океанские волны, как скальпель хирурга. Он вывел ее дальше от берега к большим волнам, затем прыгнул через борт и указал мне направление к берегу, по-отечески улыбнувшись.
Я поймала последнюю волну, благополучно вынесшую меня на берег. Бусо вышел из воды; он дрожал. Подхватив лодку весом двести пятьдесят фунтов, он взвалил ее на плечо и ушел.
Я взяла весло и побежала следом.
– Завтра, – сказал он, сдавленно дыша под весом кабайито, – мы построим твою лодку.
Наутро мы с Бусо и его сыном Карлосом отправились за тростником. Мы шли над отметкой прилива, где песчаная кромка резко обрывалась, превращаясь в ряд глубоких, вырытых вручную ям – каждая размером с плавательный бассейн. В них росли мясистые зеленые стебли камыша-тоторы. В каждой яме — поса – произрастало достаточно камыша, чтобы в год построить пять кабайито. Это было неплохо, ведь в среднем лодка имеет срок жизни лишь несколько месяцев, прежде чем ежедневная борьба с океаном возьмет свое.
Бусо вручил мне косу, и я с опаской ступила в густую болотную жижу. Стебли нужно было срезать под углом не выше двух дюймов над уровнем воды, оставляя позади зловещие острые колья, точь-в-точь как в ямах-ловушках времен войны с Вьетнамом. Я шла вперед, стоя по колено в грязи, срезая тростник и сваливая его в кучу. Что-то скользнуло по моей ноге.
– Здесь кто-нибудь водится? – спросила я Карлоса, с трудом делая вид, что меня это не очень-то и волнует.
– Крабы, – ответил он. – Ну и змеи бывают.
– Какие змеи?
Он кивнул подбородком в сторону океана, не прекращая работы.
– Морские. Их приносит приливом.
Морские змеи – самые ядовитые в мире. Я поджала пальцы ног и продолжила срезать тростник.
Накосив три больших снопа, мы перенесли их на песок и разложили на солнце. Обычно процесс сушки занимал две недели; сочные зеленые стебли твердели и постепенно обретали цвет спелого маиса. Но Бусо явно не хотел, чтобы мы так долго путались у него под ногами, и сразу отвел нас к куче уже подсохшего камыша чуть дальше. Мы собрали и почистили стебли, а затем отнесли их обратно на узкую улочку, где стоял дом Бусо.
За входной дверью был не дом, а кроличий садок: два этажа крошечных клетушек и огромная кухня, способная накормить целую армию. Собственно, так и было: семеро из десяти детей Бусо по-прежнему жили под его крышей. Все сыновья, кроме двоих, стали рыбаками, а две дочери вышли замуж за рыбаков. У кого-то была уже своя семья; кроме этого, в доме жили несколько сирот, которых Бусо подобрал на пляже, точно доски, выброшенные на берег. Он шепотом считал: «Двенадцать, четырнадцать, восемнадцать, двадцать три,» Всего двадцать пять ртов, которые нужно было ежедневно кормить. Чтобы свести концы с концами, он держал маленький огородик чуть дальше от берега и свинью в кирпичном загоне рядом с кухней.
Вышла его жена – теплая, кругленькая, молчаливая и все успевающая.
– Королева Уанчако, – нежно говорил он о ней. Ее глаза при этом исчезали в складках улыбки.
Карлос сунул два пальца в рыбьи глазницы и помахал тушкой перед носом четырехмесячного малыша, сидевшего в детской коляске.
– Учите следующее поколение рыбачить? – спросила я.
– Нет, нет, – ответил он, поспешно бросив рыбину в кучу. – Это же девочка.
В гостиной висела одна черно-белая фотография – маленький мальчик в миниатюрной тростниковой лодке.
– Вы рано начали, – заметила я, узнав в четырехлетнем рыбаке Бусо – те же широкие скулы, та же улыбка. Тот кивнул.
– Доучился до третьего класса, а потом – в море.
– Почему? – спросила я, ожидая услышать историю о финансовых затруднениях или семейной трагедии.
– Никогда не хотел учиться, – ответил он, пожав плечами. – Мне больше нравилось море. Грести на лодке. Плыть по волнам. В море я всегда знал, что делать.
Его равнодушие к урокам не прошло незамеченным для учителей, которые регулярно вызывали его на ковер. «Разве ты не хочешь стать врачом, юристом, профессионалом?» – спрашивали они. «Я и есть профессионал, – отвечал я. – Я рыбак».
За годы, которые другие провели, зубря Платона и извлекая квадратные корни, Бусо изучил океан и все его переменчивые настроения. Он узнал все о рыбе, что плавает там, где кончаются волны, и о штормах, накатывающих иногда из-за горизонта и обрушивающихся на берег с яростью разгневанного бога. И постепенно его начали уважать за понимание океанских глубин. Теперь ему было шестьдесят; с толстыми пальцами и глазами, которые уже подернулись молочной пленкой от постоянного созерцания сверкающих вод, он был бесспорным мастером, патриархом моря.
