Роман Свечников - Рома едет. Вокруг света без гроша в кармане
Внезапно я начинаю чувствовать ритм. Он все отчетливее проступает во всем. У дороги есть ритм, у бездомной собаки есть ритм, у меня тоже есть свой ритм. Он становится настолько очевидным, что я больше не могу сопротивляться этой метафизике. Я доверяю всему вокруг и чувствую доверие всего к себе. Мы прислушиваемся к ритмам друг друга и играем музыку. И я понимаю, как это – быть дорогой или собакой. Как быть человеком напротив. Как продавать тамалес на перекрестке возле облупившейся глиняной гостиницы. Как выкладывать буквы на типографском станке в каморке рядом со входом в костел. Будто я есть везде или был всем когда-то.
Но все это становится выразительным и доступным только тогда, когда я перестаю разговаривать внутри себя. Когда переживания перестают обретать форму в словах и мыслях. Когда чувство остается просто чувством. Имена стираются, за ними рушатся контуры названного, и некогда разграниченное сливается воедино.
Ствол и сталь
Наши американские визы закончатся через два дня, поэтому коста-риканские пограничники выдают нам только транзитки. Мы прокладываем по Google Maps кратчайшую дорогу через страну и выходим на трассу. Нам везет – скоро нас подбирает дальнобойщик, который тянет набитый туалетной бумагой прицеп в какой-то панамский городок.
Мы медленно пробираемся по Коста-Рике через залитые апельсиновым солнцем луга с редкими размашистыми деревьями. Под ними, точно по правилам композиции, расставлены белоснежные коровы и стайки стриженых овец – просто библейские пейзажи какие-то.
Нашего водителя зовут Хуан. Полный, небритый, добродушный сальвадорский мужик – он в какой-то несвойственной этому региону буддистской манере медленно волочит свой кусок железа куда-то на юг. Оля дремлет на полке в заднике кабины. Я шире приоткрываю скрипучее окно древнего американского тягача и высовываюсь наружу. За бортом душно, собирается дождь.
Два последних месяца я чувствую себя луговым кроликом. Жизнь травоядного постоянно связана с серьезными стрессами. Каждый встречный норовит снять с тебя твой беленький пушистый полушубок своим острым карманным ножичком. Всякий посягает на твою безобидность, и ты вынужден быть готовым к разборкам, дракам или бегству в режиме 24/7. Опасность подстерегает тебя за каждым углом.
Вот идет по обочине дед в широченной шляпе с мачете наперевес. И вроде бы хочется ему улыбнуться, но ты на всякий случай стараешься не встречаться с ним взглядом – еще рубанет своей саблей с плеча, хер его знает. Каждый второй водитель прячет ствол под сиденьем или в дверном кармане, и уж точно каждый первый хранит в салоне заточенный кусок стали. На постоянный контроль ситуации здесь уходит крайне много сил, и попросту не остается энергии на подвиги.
Ко всему прочему, путешествие по Коста-Рике выходит очень накладным. На крыше больше ночью не перегасишься – чтобы попасть туда, придется пересечь три оборонительные линии колючей проволоки. В поле тоже особо не покемаришь – от вида беззащитной палатки местные налетчики наверняка пустят слезу умиления. Остаются самые убогие гостиницы и притоны, которые все равно встают в копеечку.
Центральная Америка пропитана духом полного недоверия.
Грайндхаус
Вечером добираемся до объездной дороги города Пунтаренас. Хуан загоняет фуру на стоянку, а мы с Олей отчаливаем искать какой-нибудь отель в округе. Правда, единственное, что мы находим в достатке, – это двухметровые стены вокруг частных домов. Немногочисленные ночные прохожие смотрят на нас круглыми от удивления глазами. Каждый убеждает залетных грингос, что это очень опасное место, что неплохо было бы как можно скорее куда-нибудь залечь. Но прятаться попросту некуда, и мы возвращаемся на стоянку к нашему дальнобойшику.
Чувствительный водила выдает нам гамак, и мы развешиваем его под прицепом с туалетной бумагой. Вещи бережно прячем в кабину. Наличие охранника на стоянке немного успокаивает, и мы укладываемся в обнимку, накрывшись тонким спальником. Ночь густеет. Рев машин, снующих по трассе, сливается в медитативную колыбельную. Я легонько раскачиваю гамак и медленно проваливаюсь в сон.
Монотонный гул коста-риканской ночи нарушают уверенные бодрые шаги. В полудреме я приоткрываю глаза. В нескольких метрах от нас на секунду замирают три черные фигуры. Мгновение они хищно сверлят глазами наши тени, и резко бросаются в атаку. Я успеваю только крикнуть: “Оля!” – и срываюсь с гамака в пространство под прицепом. Трое налетчиков с обеих сторон пытаются орудовать мачете, но в тесной щели между припаркованными впритык трейлерами острой метровой железякой сильно не помашешь. Мы вопим что есть сил. Бандиты явно растеряны – атака сорвалась. Молодчики спешно делают ноги, и мы слышим рокот удаляющегося мотора.
Нам не сразу удается прийти в себя. Мы ломимся в кабину к Хуану и сбивчиво рассказываем ему о том, что только что произошло. Он хватает свой тесак и бежит осматривать машину. Выясняется, что прицеп успели взломать, но туалетная бумага не сулила грабителям серьезного навара, поэтому осталась нетронутой. Мы грузимся в трак, даем по газам и быстро сваливаем с места происшествия – в любую минуту бандиты могут вернуться с подкреплением.
Нам с Олей везет, мы оба обходимся легкими царапинами. Хуан от имени всех народов Центральной Америки просит у нас прощения. Мотор ревет – мы снова пожираем темноту.
Роль Отца
Страшно, когда на тебя направляют пистолет или прикладывают к твоему горлу метровый мачете. Особенно страшно, если тебя решают подло порезать во сне.
В одно мгновение ты из человека превращаешься в зверя. Ты и сам не замечаешь, как происходит эта трансформация – вылезают когти, брызжет слюна, глаза наливаются кровью, а клыки нацеливаются в горло противника. Ты больше не можешь говорить, только рычишь и воешь.
Страх смерти мгновенно знакомит тебя с твоим внутренним зверем. После стычки сложно поверить, что секунду назад ты готов был грызть человеческую плоть, однако очень скоро ты понимаешь, что пережил пробуждение. Увидел себя, погребенного под слоем общественных договоров. Смерть не терпит посредничества культуры. В схватке за жизнь действуют только чистые инстинкты. Зверь скидывает человеческую шкуру.
Каждый из нас в большей или меньшей степени перекладывает вопросы собственной безопасности на тот или иной институт. Мы выбрали посредников в лице государства, армии и полиции. Во многом это действительно эффективное решение, но в то же время эта традиция порождает другую серьезную проблему.
Ответственность за сохранение собственной жизни всегда лежит исключительно на индивидууме, которому она принадлежит. Здесь просто нет места посредничеству. Если госмашина берет на себя роль защитника, она легализует свою роль Отца. Индивид, который прожил жизнь под опекой, воспринимает безопасность как нечто естественное. Посредничество государства в вопросах безопасности воспитывает в людях инфантильность.