Владимир Динец - America Latina, или повесть о первой любви
Во-первых, выяснилось, что рисунки соответствуют древним знакам Зодиака.
Во-вторых, были найдены доказательства того, что жители оазиса Наска умели летать на воздушных шарах. Странные легенды давно были записаны этнографами, а в музее дона Альвареса были камни с соответствующими рисунками. Но только в 1989 году в «запечатанном» захоронении были найдены глиняные горшки с изображениями шаров, теперь уже несомненно подлинными.
Что касается третьей группы рисунков, то она всегда считалась самой загадочной, а теперь стала самой понятной. Через все плато от края до края проложена сложная сеть прямых линий, а местами построено нечто и вовсе неожиданное: длинные четырехугольники, постепенно сужающиеся к одному краю.
Сейчас практически доказано, что четырехугольники — это беговые дорожки для ритуальных состязаний. Как и прямые линии, они датируются VII веком. А многокилометровые линии представляют собой своего рода древнюю обсерваторию или календарь. На одном из боливийских плато существует сходная система, которой индейцы еще недавно пользовались для определения сроков сева и уборки урожая.
Кстати, климат плато в прошлом, видимо, был чуть более влажным. Кое-где его пересекают неглубокие сухие русла, вдоль которых торчат редкие мертвые кустики.
Ближе к оазису, до которого всего пять километров, растет трава и водится всякая мелочь — вьюрки да хомячки (белые Auliscomys и желтые Phyllotis). Увидеть их можно только рано утром, до рассвета — с наступлением жары все прячутся.
Сам городок ничем не примечателен: пара бензоколонок, кафе, общественный телевизор на главной площади, собор… За ним — снова сотни километров пустыни, где песчаные заносы то и дело перекрывают дорогу. Трудно поверить, что всего несколько миллионов лет назад здесь было море — в песках найдены скелеты древних китов. Там, где трасса выходит к океану, видна непрерывная цепочка из чаек, куликов-сорок и песочников, выстроившихся вдоль берега в ожидании отлива. Лишь после целого дня пути шоссе сворачивает к горам. Сначала появляются самые высокие в мире барханы, до километра в высоту, потом странные серебристо-серые дюны на розовом песке, и, наконец, огни Арекипы.
Старинный город у подножия вулкана El Misti (5835 м), Арекипа сохранила средневековое обаяние, несмотря на многочисленные землетрясения. К сожалению, я приехал сюда в полночь, а в четыре утра уже вскочил в следующий автобус, так что город видел только из окна такси. После нескольких часов подъема мы преодолели высокий и очень холодный перевал и оказались в устье каньона, прорезанного в горах рекой Colca.
Здесь почти все деревни были полностью или частично разрушены землетрясением 1992 года, и многие жители все еще ютились в палатках. Тем не менее они выглядели очень веселыми, особенно женщины. гордо расхаживавшие в надетых по случаю воскресенья шляпах в виде коробок из-под торта. Дорога вилась по краю каньона, самого глубокого в Южной Америке (борта на высоте 4500 м, а дно на 1500). В самом узком и глубоком месте я сошел и увидел огромную толпу туристов.
В нишах скал, образующих вертикальные стены каньона Колки, гнездятся кондоры (Vultur gryphus). Каждый день около пяти часов утра вдоль ущелья начинает дуть сильный ветер, который отражается от скалы с гнездовой колонией и сворачивает вертикально вверх. Птицы используют этот восходящий поток, чтобы набрать высоту и затем разлететься на поиски пищи. К сожалению, все автобусы прибывают на «смотровую площадку» под названием Cruz del Condores к шести утра, когда смотреть уже практически не на что.
Я понял, что опоздал, и решил дождаться следующего утра, отдохнув в этом изумительно красивом месте после многих дней в дороге. Поставив на уступе скалы палатку, я лег загорать, благо солнце уже согрело склоны и понемногу становилось жарко, а туристы благополучно разъехались. К тому же я наконец-то нашел способ избежать облезания носа.
С тех пор, как я обжег его на Памире, мой длинный нос очень легко обгорает.
Стоит хоть ненадолго очутиться в тропиках или горах, как он начинает облезать и продолжает «линьку» еще несколько месяцев после возвращения. Теперь я придумал, как его защитить. Хотя этот метод, увы, пригоден только для безлюдных мест, он зато прост, как все гениальное: достаточно надеть на нос презерватив!
День пролетел быстро. Несмотря на холодный ветер, вокруг кипела жизнь. Из ущелья кругами поднимались хищные птицы — чилийские орлы (Geranoaetus), канюки, каракары. Над бесчисленными цветущими кактусами Lobivia вились неустрашимые колибри — гигантский и горный (Oreotrochilus). Изредка появлялись несколько неуместные в столь суровом краю зеленые попугайчики (Leptopsittaca). Среди камней бегали пушистые хомячки (Andinomys) и серебряные шиншилловые крысы (Abrocoma). Пара золотых дятлов (Colaptes rusticola), живших в норе на откосе, оглашала горы пронзительными криками. К полудню водопады на противоположной стороне ущелья оттаяли, и эхо их веселого шума запрыгало по скалам. Мне отравляло удовольствие только ожидание ночи, поскольку я не знал, насколько сильный мороз будет под утро. Если бы я только мог, как колибри, впасть в анабиоз!
Солнце коснулось горизонта, и в дальних деревнях зажглись первые огоньки.
Появились кондоры — они возвращались к гнездам, летя над дном каньона. Шиншилл сменили горные вискачи (Lagidium peruanum). Эти грызуны очень похожи на зайцев, но у них длинный хвост с пушистой кисточкой. Я как раз надел на себя всю одежду и приготовился сделать вылазку в поисках ночных зверей, когда подошел вечерний автобус.
Оказалось, что мне не придется дожидаться утра в одиночестве. Рядом со мной поставили палатки молодая парочка из Англии, немецкий фотограф и компания шведов. За дружеской беседой мы просидели до тех пор, пока не замерзли водопады.
Тогда мороз разогнал нас по палаткам. Проснулся я часа в три ночи. Даже сквозь стены палаток было слышно, как ворочаются и стучат зубами соседи. Стоило мне вылезти наружу, как и все остальные, точно по команде, выскочили на улицу и принялись прыгать и приплясывать, пытаясь согреться.
— Хотел бы я очутиться сейчас в моей хоббичьей норке, — грустно сказал я. Все засмеялись было, но тут из черной глубины каньона донесся жуткий, леденящий душу, глухой вой, перешедший в грозный рев.
— Что это? — прошептала англичанка, снова начиная дрожать.
Ей никто не ответил. Издавать подобные звуки мог только пьяный динозавр. Новая волна кошмарных завываний накатила на нас и заметалась между скалами. Звуки не стихали минут десять, но постепенно мы все-таки догадались, каков их источник.
Этот страшный вопль был просто клаксоном первого утреннего автобуса, многократно усиленным в каменном мешке каньона. Далеко внизу водитель выписывал круги по деревне, стремясь набрать как можно больше пассажиров, прежде чем ехать в город.