Жюль Верн - Михаил Строгов
Путешественники, вынужденные летом пересекать Барабинскую степь, пытаются защитить себя волосяными масками, к которым крепится кольчуга из очень тонкой проволоки, прикрывающая плечи. Но, несмотря на такие предосторожности, мало кому удается выбраться из этих болот без того, чтобы лицо, шея и кисти рук не покрылись красноватой сыпью. Кажется, тонкими иглами ощетинился сам воздух, и не было бы преувеличением утверждать, что от этих двукрылых всаднику даже в латах спастись невозможно. Это действительно гиблое место, и человеку дорого обходятся попытки отвоевать его у комарья, мошкары, долгоножек, слепней, не говоря уже о тех бесчисленных микроскопических насекомых, которых невооруженным взглядом и не разглядеть; но, и невидимые, они дают о себе знать нещадными укусами, к которым никак не привыкнут даже закаленные охотники-сибиряки.
Под укусами этих ядовитых двукрылых конь Михаила Строгова вскидывался так, словно в пах ему всаживали тысячу шпор. В диком бешенстве он закусывал удила, вставал на дыбы, хлестал себя хвостом по бокам и, ища облегчения от невыносимых мук в безумной скачке, со скоростью экспресса оставлял позади версту за верстой.
Не вылететь из седла при этих взбрыкиваниях, резких остановках и прыжках коня, спасавшегося от жала двукрылых, мог лишь такой опытный всадник, как Михаил Строгов. Словно потеряв, под действием какой-то постоянной анестезии [66], чувствительность к физической боли и живя единственным желанием любой ценой достичь своей цели, он видел в этой сумасшедшей скачке только одно — что дорога быстро убегала назад.
Кто бы мог подумать, что Барабинский край, столь нездоровый в жаркое время, мог служить для кого-то приютом?
И тем не менее это было так. Время от времени меж гигантских тростников показывались поселки сибиряков. Мужчины, женщины, дети, старики, одетые в звериные шкуры, натянув на лицо смазанный смолой мочевой пузырь, пасли отары тощих овец; а чтобы укрыть животных от посягательств мошкары, разводили с наветренной стороны костры из сырых, день и ночь подбрасываемых поленьев, терпкий дым от которых медленно расходился над бескрайним болотом.
Когда Строгов чувствовал, что его измученный конь вот-вот рухнет наземь, он останавливался возле какого-нибудь из этих убогих селений и там, забыв о собственной усталости, сам натирал укусы бедного животного горячим жиром — как заведено у сибиряков; потом подбрасывал ему добрую охапку сена и лишь после этого, как следует перевязав и накормив его, вспоминал о себе, восстанавливал силы куском хлеба с мясом, запивая его кружкой кваса. Через час, самое большее два, он снова на полной скорости продолжал нескончаемый путь к Иркутску.
Так одолел он, после Турумова, еще девяносто верст. И 30 июля в четыре часа вечера уже бесчувственный к усталости Михаил Строгов подъезжал к Еланску.
Коню пришлось дать отдых на всю ночь. Иначе, при всем его мужестве, животного не хватило бы надолго.
Как и в других местах, никаких средств передвижения в Еланске не было. По тем же причинам, что и прежде, здесь не осталось ни повозок, ни лошадей.
Маленький городок, куда татары еще не наведались, Еланск был, однако, покинут жителями — ведь его легко было захватить с юга и трудно прикрыть с севера. Поэтому все почтовые станции, полицейские участки и местную гостиницу власти приказали оставить, после чего чиновники и жители посостоятельнее перебрались в Каинск, центр Барабы [67].
Михаилу Строгову пришлось скрепя сердце остаться на ночь в Еланске — предоставить своему коню двенадцатичасовую передышку. Он вспомнил о рекомендациях, данных ему в Москве: ехать через Сибирь инкогнито, в любом случае добраться до Иркутска, однако не жертвовать успехом миссии ради быстроты; а значит, следовало беречь то единственное средство передвижения, которое у него оставалось.
На следующий день, когда Михаил Строгов выезжал из Еланска, в десяти верстах от городка на барабинской дороге были замечены первые татарские разведчики. И снова он устремился вперед через болотистую местность. Дорога была ровной и потому не трудной, но очень извилистой и тем самым более длинной. Однако оставить ее и двигаться напрямик непроходимой сетью прудов и озер — об этом не могло быть и речи.
Через день, 1 августа, одолев еще сто двадцать верст, Михаил Строгов к полудню въехал в поселок Спасское, а в два часа сделал остановку в местечке Покровское.
Конь его, измотанный дорогой от Еланска, не мог больше сделать ни шагу.
Ради необходимой передышки Михаилу Строгову пришлось потерять здесь конец дня и всю ночь; и все же, выехав на следующее утро, 2 августа, и продолжив путь по полузатопленной дороге, он к четырем часам вечера совершил перегон в семьдесят пять верст и достиг Каинска.
Местность стала другой. Расположенный посреди опасного для здоровья края, городишко Каинск выглядит чистым, обитаемым островком. Находится он в самом центре Барабы. Благодаря канализации и очистке реки Оми, притока Иртыша, что протекает через Каинск, тлетворные болота превратились в богатейшие пастбища. Однако эти мелиоративные работы не привели еще к победе над лихорадкой, из-за которой пребывание здесь в осеннее время небезопасно. Но по-прежнему ищут здесь прибежища туземцы Барабы, когда болотные испарения изгоняют их из других мест провинции.
Бегство, вызванное татарским нашествием, не привело еще к запустению городка. Его жители, возможно, считали, что в центре Барабы опасность им не угрожает, или хотя бы утешались мыслью, что в случае прямой угрозы у них будет еще время бежать.
Поэтому, как ни нуждался в том Михаил Строгов, каких-либо новостей он получить здесь не смог. Это скорее к нему обратился бы местный правитель, если бы узнал, кем на самом деле является мнимый иркутский купец. Из-за своего расположения Каинск словно и впрямь выпадал из сибирского мира и тех тяжких событий, которые его сотрясали.
К тому же Михаил Строгов показывался на людях очень мало или не показывался совсем. Оставаться незамеченным для него было уже мало, он хотел бы стать просто невидимкой. Прошлый опыт научил его, теперь и на будущее, проявлять максимальную осторожность. Вот он и держался в стороне от людей и, не говоря уж о прогулках по городу, не пожелал даже выглянуть из корчмы, где остановился.
В Каинске Михаил Строгов мог бы найти карету и заменить более удобным средством передвижения того коня, который вез его от самого Омска. Но по зрелом размышлении побоялся, как бы покупка тарантаса не привлекла к нему внимания: он не хотел давать повод для подозрений, пока занятая татарами линия, расчленявшая Сибирь примерно по долине Иртыша, не останется позади.
