Тим Северин - По следам Марко Поло
Весь день мы поднимались по извилистому ущелью, которое привело нас к седловине перевала Дех Бакри. На середине перевала дорога спускалась вниз через несколько ущелий в виде больших ступеней, связанных между собой узкими проходами со стенами из известняка. Дно ущелий было сухим и неровным и состояло из камней и обломков скал, оставленных стремительными потоками после ужасных гроз, приносящих в эти места влагу один раз в год. Это была угрюмая пустынная местность с чрезвычайно редкими селениями; единственными живыми душами были случайные группы кочевников, дрейфующие со своими верблюдами на север во время перехода на летние пастбища.
Вторую ночь наш маленький караван провел на дне одного из ущелий. Наш ужин составляли две курицы, которые провели день, обреченно махая крыльями и свисая с седла вниз головами. Когда наступили сумерки, кочевники сели в кружок, передавая один другому сигарету. В пламени костра, сложенного из валежника, на их ястребиных лицах перебегали тени, а за кругом света сливались во что-то темное и неопределенное горбатые силуэты отдыхающих верблюдов и колючий кустарник. К месту, где я лежал, неудобно положив на камень перед собой ногу, подошел Али, который представился начальником каравана.
— Цена за твой переезд была недостаточной, — сообщил он.
Я сразу же вспомнил эпизод в долине ассасинов, и у меня появилось неприятное предчувствие.
— Мы договорились, — был мой ответ.
— Но сейчас ты должен доплатить: я не включил в цену еду, а нам нужно купить еще кур, — без всякого выражения проговорил он.
— Сколько я должен доплатить? — спросил я.
— Триста туманов.
— Но у меня нет с собой таких денег.
— Триста туманов, — повторил Али, — или мы завтра оставим тебя одного.
Я понимал, что означает эта угроза. Со сломанной ногой и на расстоянии миль и миль от воды, я, по всей вероятности, умру от жажды прежде, нежели какой-нибудь странствующий кочевник набредет на наш бивуак. Мне следовало бы принять во внимание слова Поло относительно того, что «среди людей этих царств много жестоких и кровожадных… если купцы не вооружены надлежащим образом, и тоже не имеют луков, они убивают и ограбляют их безжалостно». Поразмыслив, я предложил Али нагнуться ко мне. Он сел на корточки рядом, и я, резко подтянувшись, схватил его за жилет и потянул к себе. Одновременно я выхватил тяжелый нож, засунутый в сапог, и приставил его ниже подбородка Али. В этом было много бравады, я мог двигаться только на одной ноге, а с другой стороны, противник превосходил меня численностью. Я, по правде говоря, имел весьма смутное представление о том, что буду делать дальше, после того как приставлю нож к шее, и мои руки тряслись от страха. Али, вероятно, полагал, что мои руки дрожат от гнева, и демонстрация силы произвела желаемый эффект. Отчасти от неожиданности, но более вероятно, в силу моей мнимой храбрости, он уступил. Последовали слова извинения, и он ушел.
Единственное, что оставалось делать, — ждать, пока положение вещей окончательно не прояснится. Если бы контрабандисты очень захотели, им до смешного легко было бы избавиться от меня. Я не спал всю ночь и был готов всякую минуту к обороне. Но не было нужды беспокоиться. Белуджи, несомненно, решили, что я сумасшедший, окончательно и бесповоротно, и оставили меня в покое. Когда мы отправились в путь, их обращение стало более любезным, что же касается Али, последний выказывал странную заботливость, принес мне мех, наполненный водой, и помог усесться в седло. Однако я в любом случае решил оставить белуджей при первой же возможности.
Такая возможность представилась, когда мы пришли в первую после перевала деревню. К этому времени белуджи уже освоились с моим присутствием, и наши отношения были вполне дружескими. Прежде чем покинуть караван, я сказал, к их очевидному облегчению, что не сообщу никому об их присутствии, и с этим спустился в деревню, чтобы найти менее рискованное средство передвижения.
Чтобы доказать, что Марко Поло шел той же дорогой, которой я ехал с караваном белуджей, мне нужны были факты. Пока ожидал в деревне подходящего транспорта, я строил самые различные предположения относительно пути, который пролегает там, «где земля изобилует минеральными источниками, излечивающими болезни кожи. А хлеб так горек, что никто не может есть его, пока не приобретет привычки. Причина того, что здешний хлеб горек — в воде». Али говорил мне, что неподалеку в горах есть серные источники, в которых кочевники купают своих верблюдов, чтобы излечить болячки, но для того, чтобы быть вполне уверенным, нужны были доказательства несомненные. Когда я сел за неизбежный ужин из маета, то есть йогурта, и нана, то есть хлеба, первый же кусок, который я откусил, явил мне с несомненностью, что я следую по пути Марко Поло. Грубая лепешка была так остра, что ее было почти невозможно проглотить, не запивая чем-нибудь. Вяжущий эффект каждого куска связывал гортань, этот хлеб был горек, как хинин, и острый долгий привкус было трудно устранить водой. Неудивительно, что Поло помнил противный хлеб высокогорного плато, который «так горек, что никто не может есть его, пока не приобретет привычки». Даже это не изменилось за столетия, отделявшие путешествие Поло от моего. Много позже я говорил о феномене горького хлеба с ученым, возглавлявшим исследования в области сельского хозяйства на юге Ирана. От специалиста я узнал, что причиной того, что хлеб горек, является не вода, как предполагал Марко, а пораженные болезнью зерна. И — во всем Иране всего один крошечный район, где найдена эта болезнь.
Через некоторое время в деревню горького хлеба заехал маленький грузовик, который направлялся с грузом арбузов на хромовые рудники. Последние находились ближе к побережью. Я попросил меня подвезти и отправился на грузовике через повторяющиеся полосы каменистых развалов; каждая из этих полос была больше предшествующей, со временем в них появилась растительность, и, по мере приближения к побережью, зелени становилось все больше. Местность сделалась заметно обильнее или, по словам Марко Поло, «изобиловала прекрасными деревьями и финиковыми пальмами и провизией». Перед колесами нашего грузовика взлетали стаи маленьких черных куропаток и исчезали в кустах на обочине. Однажды мы встретили представителя какого-то местного племени, шедшего по пыльной дороге и несшего клетку с заключенным в ней ястребом. Мне было очень приятно увидеть подтверждение словам Поло относительно ястребов, которые «летают так быстро, что в воздухе от них не может уйти ни одна птица».
В нескольких милях от хромовых рудников стоял самый дикий из всех караван-сараев, какие мне доводилось видеть, — грубое первобытное убежище из верблюжьей колючки, покрытое полусгнившими шкурами. Когда мы с водителем ожидали в этом «вигваме» обед, который нам готовила хозяйка, вполз хозяин, гордо держа в вытянутой корявой руке маленький сморщенный фрукт, очень похожий на дикое яблоко. Я принял дар только после нескольких горячих жестов, объяснявших, что это деликатес. Ожидая самого худшего, я откусил кусочек. Фрукт, к моему удивлению, был чудный. У него был приятный вкус яблока и сливы, и немного персика. Я с жадностью истребил остатки фрукта и только потом понял, что наткнулся на решение загадки Поло о таинственных райских яблоках. Никто из ученых авторитетов, исследовавших путешествие Марко, не мог в точности сказать, что именно он подразумевал, говоря, что среди прочего по пути видел «райские яблоки». Некоторые ученые предполагали, что он говорил о бананах, кто-то рассуждал об ананасах. Но, насладившись «райским яблоком» сам, я сразу же понял, почему Поло дал этой разновидности нектарина, которую персы называют «шелали», название «райских яблок».
