Петр Семенов-Тян-Шанский - Путешествие в Тянь-Шань
Вернувшись в аул Умбет-Алы, я поднял весь свой отряд и, дружески распростившись со своими гостеприимными тамырами, выехал в обратный путь «в Россию», как говорили казаки, после обильного полуденного каракиргизского угощенья. Мы проехали верст 15 по северному прибрежью Иссык-Куля (Кунгею) и затем стали подниматься диагонально к востоку-северо-востоку на трудный подъем южной цепи Заилийского Алатау. Здесь я снова, как и на восточной оконечности озера, любовался с восторгом дивной красотой поднимавшегося за озером высокого хребта.
Первый ночлег свой, с 27 на 28 сентября, мы имели еще на южном склоне южной цепи Заилийского Алатау и здесь из предосторожности не зажигали огней, так как не могли считать этого ночлега безопасным. После гостеприимства, нам оказанного у себя дома, каракиргизы могли считать все-таки позволительным сделать на нас какое-нибудь нападение вне своей черты, чего опасались и сами казаки, хотя я был убежден в нашей неприкосновенности в глазах каракиргизов.
28 сентября мы снялись очень рано с места своего опасного ночлега и быстро стали подниматься по крутому подъему. На дороге мы встретили громадного кабана, которого нам удалось убить. Через несколько часов после того мы достигли до высокого перевала Дюренынь, который по моему гипсометрическому измерению оказался в 3000 метров абсолютной высоты и в это время года уже был совершенно занесен снегом. Спуск с перевала в продольную долину Кебин, разделяющего обе цепи, совершился очень быстро, и ранее солнечного заката мы уже добрались до лесной зоны, состоявшей из великолепных высокоствольных елей (Picea schrenkiana). Казаки, почувствовавшие себя в полной безопасности, были в восторге, устроили мою палатку близ водопада, разожгли великолепные костры не из тезека (помета), как это делается в степных местностях, а из сухих древесных сучьев и изготовили превосходный ужин из убитого нами на дороге огромного кабана. Уже с вечера, тайком от меня, они послали в Верное двух казаков на лучших лошадях с заводными за водкой, и к утру водка была получена, несмотря на то что расстояние до Верного через второй снеговой перевал было не менее 90 верст.
Утром 29 сентября мы, не торопясь, спустились в долину Кебин и сделали привал на самой реке, на месте, где мы нашли след привала какой-то киргизской баранты. Забавно было смотреть на одного из наших проводников – киргиза Большой орды. Он подбирал частицы помета и подносил их к своему носу, а затем вдруг, побледнев, заявил, что баранта снялась с этого места не более двух часов тому назад, что она состояла из каракиргизов самого враждебного нам племени, оставивших свой бивак, когда они заметили, что мы спускаемся с гор, что баранта находится где-нибудь в ущелье недалеко и что притом она многочисленная. Само собой разумеется, казаки не разделяли страха киргиза. В Верном уже знали о месте, где мы находимся, а защищаться от нападения киргизов в прекрасной широкой долине было нетрудно, да и притом самое нападение представлялось нам совершенно невероятным.
В этот день 29 сентября мы перешли через высокий перевал Кескелен, северной цепи Заилийского Алатау, также имевший не менее 3000 метров и сильно заваленный на северной своей стороне снегом. При спуске с этого перевала нам пришлось очень забавно и довольно безопасно скатываться по снегу со своими лошадьми. Ночь на 30 сентября мы ночевали еще очень высоко на реке Кескелене, а 30 сентября, спустившись по долине реки на подгорье, расположились на последнем своем ночлеге, верст тридцать не доезжая Верного.
Укрепление Верное. Рисунок художника П.Кошарова
1 октября поутру мы быстро совершили последний переезд и благополучно вернулись в Верный, где были торжественно встречены городским населением. Особенно радовались нашему успеху два интеллигента этой юной колонии, которой предстояла такая блестящая будущность, – полковник Хоментовский и артиллерийский капитан Обух. Этот последний был очень симпатичным и талантливым человеком, к сожалению, не чуждым общего порока лучших людей нашей юной колонии – алкоголизма. Впоследствии он первый с известным путешественником Н. А. Северцовым вошел при взятии Ташкента на вал крепости, но был сражен здесь вражеской пулей.
Наступала глубокая осень 1856 года. Дальнейших поездок во внутренность Тянь-Шаня в этом году уже предпринимать было невозможно, и я должен был отложить их до начала лета следующего, 1857 года; но первая цель моя была достигнута: я увидел Тянь-Шань во всем блеске его наружного вида, почти на 200-верстном протяжении, вдоль всего басейна Иссык-Куля, до берегов которого я дошел на двух его оконечностях – восточной и западной.
Вот почему я решился выехать из Верного в первых числах октября и предпринять еще две осенние поездки: одну в местность Кату, в Илийской равнине, южнее Семиреченского Алатау, за Алтынэмельским перевалом; другую в том же направлении в китайские пределы в город Кульджу.
Первая поездка не могла встретить никаких препятствий, но последняя была крайне затруднительной, потому что китайские власти не пропускали через свою границу никаких русских подданных, кроме русской казачьей почты, которая три раза в год ходила из Копала в Кульджу к имевшему там постоянное пребывание русскому консулу.
В местность Кату меня привлекали слухи о каких-то происходивших будто бы там, по китайским сведениям, вулканических явлениях.
Из Верного я благополучно доехал в своем тарантасе по Копальскому тракту до Алтынэмельского пикета, а оттуда с двумя казаками совершил поездку через Алтынэмельский перевал в интересовавшую меня местность Кату. Здесь в невысоких горах, слегка дымящихся, я действительно нашел месторождения нашатыря и серы, но все это явление оказалось произведенным горением подземных богатых пластов каменного угля, и, следовательно, явление было не вулканическое, а только псевдовулканическое.
Осмотрев интересную местность Кату, я вернулся на Алтынэмельский пикет, а оттуда в своем тарантасе переехал по большому тракту в Копал, куда прибыл 17 октября в надежде предпринять, при помощи полковника Абакумова, поездку в Кульджу с отправлявшейся туда осенней почтой к русскому консулу Захарову. На беду почта эта ушла уже из Копала за два дня до моего приезда, но отважный Абакумов предложил мне, взяв двух казаков, перейти через Семиреченский Алатау самым кратким путем и попытаться догнать почту, следовавшую довольно медленно кружным путем через Алтын-эмель и пограничный Борохуджир.
Времени терять было нечего, и я в тот же день, 17 октября, отправился с двумя казаками в свой рискованный путь.
