Генри Мортон - Южная Африка. Прогулки на краю света
Я спросил, не страдал ли он в детстве от одиночества. Все-таки они вели очень уединенную жизнь в горах…
— Ну уж нет! — перебил меня мистер Версфельд со смехом. — Жизнь здесь какая угодно, но только не одинокая! Посчитайте сами. У моих родителей было пятнадцать детей. Двое, правда, умерли в младенчестве, но остальные тринадцать благополучно выросли. Кроме того, с нами жили шестеро детей отцовской сестры, которая неожиданно овдовела, и еще двое детей одного из отцовских братьев. Так что здесь всегда бегала целая ватага мальчишек и девчонок. Двадцать один человек — это вам не шутки. Почитай, целый школьный класс! Да-да, у нас и гувернантки свои были. Помню, одна приехала прямо из Англии. Она была внучкой сельского священника. С ней тоже приключилась интересная история. За несколько лег до ее приезда у нас появился новый работник — бывший моряк, мастер на все руки. Сам пришел в горы и нанялся работать к моему отцу. Представляете, как он удивился, увидев нашу новую гувернантку? Оказывается, они оба были из одной деревни и ее дедушка в детстве крестил моряка. О, нет! Нашу жизнь никак не назовешь одинокой. Большая дружная семья! А нам, ребятишкам, тут и вовсе было раздолье. Мы лазили по горам, ездили верхом (для этих целей отец держал полную конюшню лошадей), плавали в реке и даже танцевали. В музыкантах недостатка не испытывали — к нашим услугам было трое чернокожих скрипачей. А еще к нам часто приезжали люди из долины — и поучиться фермерскому делу, и просто так, погостить.
— В ту пору в горах водились не только леопарды, но и зебры, — вспоминал мистер Версфельд. — Потому и самая высокая гора получила название «Зебра-Коп». Знаете, какое это прекрасное зрелище, когда черно-белые лошадки пасутся на солнечном склоне! Их можно было видеть до 1903 года, а потом они начали постепенно исчезать.
Думаю, их отстреливали чернокожие из англиканской миссии. Они всегда брали с собой ружья, когда отправлялись в горы на сбор баку. Кстати, о ружьях. Мой отец еще пользовался ружьем, которое заряжалось с дула. Когда я дорос до огнестрельного оружия, в ходу уже были ружья, заряжавшиеся с казенника.
Мы прогулялись по тенистым дубовым аллеям, осмотрели поля и фермерские постройки. Распрощавшись с радушными хозяевами и вернувшись к своей машине, я обнаружил на заднем сиденьи целый ящик великолепных спелых персиков. Спускаясь по старой горной дороге, я размышлял об увиденном. «Сколько людей живет у подножия пикетбергской горы, — думал я. — Все они время от времени поглядывают на вершину. Но мало кто вспоминает о ферме наверху и — уж тем более! — о тех героических усилиях, которые предприняла простая южноафриканская семья, чтобы ее возвести».
Полагаю, многие и не слышали эту историю. А очень жаль! В наше время, когда весь мир живет в разладе с самим собой, когда доминирующим настроением является всеобщее чувство неудовлетворенности, людям было бы весьма полезно познакомиться с эпопеей семейства Версфельдов. Ибо на общем мрачном фоне жизнь маленькой горной общины выглядит подлинным золотым веком.
Солнце уже утратило свой ослепительный блеск и начало потихоньку сползать за линию горизонта, когда я проезжал через Рибек-Уэст. Именно здесь, на этих склонах, южноафриканский политик (я бы даже сказал, политик-философ) некогда пас своих овец. Прежде чем начать спуск по дороге, ведущей к Малмсбери, я еще раз обвел взглядом окрестности и был вознагражден: в просвете между эвкалиптовыми деревьями я заметил величественную голубую тень — это была Столовая гора.
Глава четвертая
Страусы, слоны и прочие
Я выезжаю из Кейптауна и направляюсь на восток; посещаю Каледон и Свеллендам, где неожиданно наталкиваюсь на шотландца; затем проезжаю по Садовому пути до Джорджа и любуюсь тамошними хмельниками; в Оудсхорне посещаю страусиную ферму; в Книсне встречаю еще одного шотландца и узнаю много нового о слонах.
Славным ноябрьским деньком я выехал из Кейптауна, не обремененный никакими заботами (по крайней мере я о них не вспоминал, что, в принципе, одно и то же).
Передо мной простирались необъятные, иссушенные зноем просторы. И все это была Южная Африка — огромная, поражающая своим разнообразием страна. Еще каких-нибудь сто пятьдесят лет назад дорога, по которой я ехал, представляла собой дикую и опасную тропу. И вела она в неисследованный край, известный под названием «внутренних территорий». Двигаясь неизменно на восток, я — как это ни парадоксально — приехал в Сомерсет-Уэст, маленький городок, чье имя вступало в явное противоречие с показаниями компаса. На самом деле, никакого противоречия нет: городок назван Западным по сравнению с другим Сомерсетом, расположенным еще дальше на востоке.
Вдоль широкой главной улицы росли высокие пальмы. Маленькие белые магазинчики с крытыми верандами отбрасывали глубокую тень на мостовую. По улицам разъезжали на велосипедах цветные мальчишки-рассыльные — они развозили по домам мелкую бакалею и прочие покупки. Чернокожие няньки катали детские колясочки. То и дело мне встречались люди, которым, казалось бы, самое место в Челтнеме: отставные полковники со своими спаниелями, чопорные английские матроны и очаровательная девочка-англичанка верхом на пони. Мне показалось, что в городке царит очень милая и дружелюбная атмосфера. На заднем фоне вздымались голубые горные вершины. Это была Готтентотская Голландия — горный массив, который со стороны Мюзенберга выглядит, как мрачный вход в Валгаллу. Те же самые горы возле Сомерсет-Уэста напоминали безобидные колокольчики, выросшие на солнечной полянке.
Протекавший по долине ручей оглашал окрестности мелодичным журчанием и перезвоном. На берегу его расположился Вергелеген — усадьба, которая сыграла не последнюю роль в бедах губернатора Адриана ван дер Стела. Сейчас же она выглядела обычной старой фермой, в окрестностях которой мирно паслись стада джерсейских коров.
Всего в нескольких милях отсюда находятся Странд и Гордон-Бей — два очаровательных прибрежных городка, которые вполне уместно смотрелись бы на Итальянской Ривьере. Среди людей, не имеющих отношения к литературному творчеству, бытует заблуждение, будто писателю лучше всего работается в мирной и спокойной обстановке. Будь это правдой, то, поверьте, более подходящего места, чем Гордон-Бей, не сыскать. Писатели и поэты со всего мира приезжали бы сюда, чтобы арендовать одно из маленьких уютных бунгало, и клепали бы шедевр за шедевром. Ибо что может быть прекраснее сочетания белого песка, голубого моря и фиолетовых гор?
