Питер Мейл - По следу Сезанна
— Сегодня я хочу показать вам еще кое-что, — обратился Сайрес к Люси, когда они втроем спустились с Триумфальной арки и стояли у подножия, в точке, из которой лучами расходились широкие проспекты. — Каждая девушка, в первый раз приехавшая в Париж, непременно должна выпить что-нибудь в баре «Ритца». Увидите традиционное cinqà sept [50].
— Вы просто змей-искуситель, Сайрес, — усмехнулся Андре.
— Если уж искушать, так в «Ритце», — быстро сказала Люси. — А что это такое?
— Старый парижский обычай. Два часа, между пятью и семью вечера, когда местные джентльмены выводят в свет своих любовниц, прежде чем вернуться домой к женам. Все очень прилично и очень романтично.
— Романтично? — моментально ощетинилась Люси. — Но это же просто ужас! Шовинизм в чистом виде.
— Разумеется, — широко улыбнулся Сайрес. — Но ведь Никола Шовен и был французом, хотя прославился патриотизмом, а не сексизмом.
— Ну вы и штучка, Сайрес, — покачала головой Люси. — Это такой «счастливый час» по-французски, да? А как мне там себя вести?
— Шикарно выглядеть, сидеть нога на ногу и пить шампанское.
Люси немного подумала и кивнула:
— Мне это нравится.
А у Андре были другие планы.
— У меня тут есть одно небольшое дельце, — сказал он, а кроме того, я не одет для «Ритца». Лулу, если поднимешь юбку чуть повыше, тебе дадут бесплатные орешки.
Она показала ему язык и взяла Сайреса под руку.
— Я даже не спрашиваю, куда ты идешь.
— Это сюрприз. Встретимся в отеле.
* * *Параду даже зарычал от досады, увидев, что они расходятся в разные стороны: пожилой мужчина и девушка стали ловить такси, а молодой человек направился к станции метро «Авеню Клебер». Это решило дело. Машину здесь не оставишь, и в метро на ней не спустишься. Значит, надо следить за оставшимися двумя.
* * *Сайрес с Люси еще стояли в вечерней пробке на Елисейских Полях, когда Андре вышел из метро в Сен-Жермен и направился к небольшому антикварному магазинчику на улице Жакоб. Его неброская с виду витрина на деле была хитрой ловушкой, поставленной на проходящих мимо туристов. В ней беспорядочно лежали вроде бы случайные, по большей части пыльные предметы, ни на одном из которых не было цены: фаянсовые супницы, скрепленные бечевкой связки столовых приборов, бронзовые вешалки для шляп, потускневшие от старости зеркала, серебряные крючки для шнуровки, старинные штопоры со специальной кисточкой в ручке, бокалы и кубки, низенькие подставочки для ног, табакерки, коробочки для пилюль, хрустальные чернильницы. Все это создавало у доверчивого туриста впечатление, что он случайно набрел на единственную сохранившуюся в Париже дешевую лавку старьевщика. Но Андре, друживший с хозяином еще со студенческих лет, хорошо знал, что цены в магазинчике просто грабительские, а лучший товар всегда спрятан в самой глубине.
Он толкнул дверь и перешагнул через чучело спящего кота, лежащее здесь специально, чтобы об него спотыкались незадачливые покупатели.
— Юбер! Просыпайся! Пришел твой первый клиент.
Из-за лакированной ширмочки послышалось бурчание, а вслед за ним появился сам хозяин — неожиданно высокий для француза человек с каштановыми кудрями и зажатой в зубах сигарой. На нем была белая сорочка без воротника и древние полосатые брюки, подвязанные не менее древним шелковым галстуком с эмблемой Марилебонского крикетного клуба.
Он достал изо рта сигару, склонил голову набок и прищурился:
— Это тот, о ком я подумал? Лартиг наших дней? Будущий Картье-Брессон [51]? Андре, это ты, saulad [52]? Откуда ты взялся?
Он обнял Андре, обдав его ароматом «Гаваны», а потом, отстранившись, придирчиво осмотрел.
— Очень уж ты худ. Ну да, я забыл, ты ведь теперь в Нью-Йорке. Приличному человеку там поесть нечего. Как жизнь?
— Хорошо, Юбер. А как ты?
— Как всегда, добываю гроши в поте лица. Едва хватает на хлеб и воду. — А скаковую лошадь еще держишь?
— Трех, — подмигнул Юбер, — только не проболтайся Карине.
Полчаса они с удовольствием болтали, рассказывали друг другу о своих новостях, делились сплетнями об общих знакомых и их женах, обменивались добродушными оскорблениями, воспоминаниями и привычными шутками, и только потом Андре вспомнил, зачем пришел.
Он объяснил Юберу, что ему нужно, а тот внимательно выслушал и кивнул.
— У меня есть как раз то, что ты ищешь. — Он подвел Андре к столу, достал из широкого среднего ящика большой поднос и жестом фокусника, достающего из шляпы кролика, сдернул с него старый, выцветший бархат. — Voilà. Смотри. Во всем Париже нет такого выбора, можешь поверить мне на слово.
Андре посмотрел вниз через облако сигарного дыма и присвистнул:
— Где ты такое наворовал?
Юбер пожал плечами.
— Нравится что-нибудь?
Андре внимательно разглядывал два ряда серебряных рамок для фотографий в стиле ар-нуво, все состоящие из прихотливых, текучих линий и завитков. В каждую из них Юбер вставил старую черно-белую фотографию: Дитрих, Гарбо, Пиаф, Жанна Моро, Бардо. На почетном месте в центре Андре увидел именно то, что ему надо: рамка чуть больше остальных, на которой была в точности воспроизведена знаменитая вывеска парижского метро с изящно вплетенным в нее словом «ПАРИЖ». С нее задорно улыбалась Жозефина Бейкер с небезызвестным завитком волос на лбу. Андре взял рамку в руку, ощутил приятную тяжесть серебра и шелковистую поверхность отполированного металла.
— Эта мне нравится.
В одно мгновение Юбер превратился из задушевного приятеля в профессионального антиквара, который, перед тем как назвать цену, бережно подготавливает покупателя к неминуемому шоку.
— О да, у тебя хороший глаз, Андре. Их было сделано совсем немного: я за последние пять лет видел всего две, а в таком превосходном состоянии сохранилась и вовсе одна. Здесь все подлинное, даже стекло. — Он обнял Андре за плечи и слегка сжал. — И только ради тебя фотографию я отдам бесплатно.
Цену Юбер называл с таким скорбным вздохом, точно какие-то высшие силы установили ее против его воли. Она оказалась ничуть не меньше, чем ожидал Андре, и ему пришлось отдать все свои наличные. Хозяин элегантно упаковал рамку в страницу, вырванную из сегодняшнего номера «Ле Монд», а Андре занял у него сотню франков, чтобы отпраздновать покупку бокалом вина в кафе «Флор».
Он посидел за столиком, любуясь на спешащую мимо публику и представляя себе, какое лицо будет у Люси, когда он подарит ей рамку. Подумав об этом, он вдруг почувствовал себя до смешного счастливым. До чего же приятно было следить за тем, как она влюбляется в Париж.
* * *— Здесь всегда такие пробки?
Люси и Сайрес едва тащились по Сент-Оноре под аккомпанемент непрерывных проклятий таксиста в адрес других водителей, глупости жандармов, которые, вместо того чтобы регулировать движение, все еще больше запутывают, и невозможности зарабатывать себе на жизнь в таких условиях. Они понимали все без перевода: во всех больших городах мира таксисты проклинают одно и то же.
На углу улицы Ройяль они вышли из такси и решили дальше идти пешком. В ста метрах сзади Параду, застрявший в той же пробке, в отчаянии выскочил из машины и увидел, что они сворачивают к Вандомской площади. Вернувшись на место, он с досадой ударил кулаком по рулю.
Сайрес и Люси тем временем подходили к огромной колонне, увековечившей победы Наполеона.
— Так вот, моя дорогая, — говорил Сайрес, — к бутику Армани я вас даже близко не пущу ради вашей же пользы. Видите его? Настоящее кладбище кредитных карточек. Меня всегда поражало, как…
— Сайрес, постойте!
Люси схватила его за руку и увлекла в темный дверной проем. Она смотрела на вход в «Ритц» и на остановившийся перед ним черный «мерседес». Мужчина и женщина в темных очках наблюдали за тем, как из багажника достают их вещи. Женщина была гораздо выше своего спутника.
— Кажется, я ее знаю, — озадаченно сказала Люси. — Это Камилла, главный редактор журнала.
Сайрес внимательно посмотрел на пару.
— Черт возьми, а я знаю мужчину. Это Рудольф Хольц. — Он потер челюсть и нахмурился, наблюдая, как мужчина и женщина заходят в отель. — Вы будете очень разочарованы, если мы не пойдем в «Ритц», дорогая? По-моему, нам надо вернуться в отель и поскорее найти Андре. Пойдемте, а по дороге я расскажу вам о Хольце.
Параду два раза объехал площадь кругом, потом нашел место для машины и обошел ее пешком и только тогда смирился с тем, что упустил их. Он остановился у «Ритца» и посмотрел на часы. Если рейс не задержался, Хольц должен быть уже здесь. И Хольц, и его семьдесят пять тысяч. Merde, ну и денек! Он решительно расправил плечи и, кляня свой мочевой пузырь, бегом припустился в отель.
