Жюль Верн - Южная звезда
— Нет, спасибо, сударь! — холодно ответил Сиприен,— Мне нужно к открытию почты, чтобы взять накопившуюся корреспонденцию.
И он вышел.
— Поразительный народ эти французы… просто поразительный! — повторял мистер Уоткинс, раскуривая свою трубку о тлевший конец просмоленной веревки, всегда находившейся у него под рукой.
И налил себе большой стакан джина.
Глава II
В АЛМАЗНЫХ ПОЛЯХ
В отповеди мистера Уоткинса наиболее унизительным молодому инженеру показалось то, что он сам не мог не найти в ней много разумных соображений. Размышляя об этом, Мэрэ даже удивлялся, как это ему заранее не пришли в голову те возражения, которые привел фермер, и как это он, не поразмыслив, рискнул нарваться на столь грубый отказ.
До сего времени молодой инженер никогда не думал о дистанции между девушкой и им, которую создавало различие в их состоянии и происхождении. Привыкнув рассматривать минералы лишь с точки зрения химической науки, он видел в алмазах лишь простые образцы углерода, полезные для музея Горной школы. Кроме того, живя во Франции в более культурной среде, нежели окружение Уоткинса, он совершенно упустил из виду торговую ценность богатых копей, принадлежавших фермеру. Поэтому ему ни на миг не приходила на ум мысль о неравенстве между дочерью владельца Вандергаарт-Копье и французским инженером. А если бы эта мысль у него и возникла, то он, как парижанин и бывший ученик Политехнической школы, вероятнее всего, решил бы, что именно ему предстоит вступить в так называемый «мезальянс»[11].
Резкий отказ мистера Уоткинса означал болезненное пробуждение от этих иллюзий. Сиприен был слишком здравомыслящим человеком, чтобы не признать его обоснованность, и слишком порядочным, чтобы возмутиться приговором, который он признавал, по сути, справедливым. И все же как раз теперь, когда приходилось отказаться от Алисы, он еще острее почувствовал, насколько дорога стала она ему за эти три месяца.
Действительно, со дня их знакомства, а это значит — со времени его приезда в Грикваленд, прошло всего три месяца. Каким далеким оно теперь казалось!
Тогда, высадившись на берег вместе со своим другом Фарамоном Бартесом — старым товарищем по коллежу, который вот уже в третий раз ехал в Южную Африку поохотиться для собственного удовольствия,— Сиприен расстался с ним в Капе. Фарамон Бартес отправился в страну басуто[12], где он рассчитывал набрать небольшой отряд чернокожих воинов, которые сопровождали бы его в его охотничьих экспедициях. Сиприен же купил место в тяжеловесном фургоне, запряженном четырнадцатью лошадьми, который на дорогах Вельда выполняет роль дилижанса, и двинулся в путь до Поля Алмазов.
Этот дилижанс — большая колымага со скамьями на двенадцать мест, покрытая брезентом, с четырьмя огромными колесами. Лошадьми, запряженными попарно (порой запрягают и мулов), управляют двое кучеров, сидящих бок о бок на передке; один держит вожжи, в то время как его помощник размахивает очень длинным кнутом из бамбука, похожим на гигантское удилище.
Пять или шесть огромных ящиков — настоящая химическая и минералогическая лаборатория, с которой он не захотел расстаться,— составляли снаряжение молодого ученого. Однако в дилижансе разрешается иметь не более пятидесяти килограммов багажа на пассажира, и поэтому пришлось скрепя сердце переставить драгоценные ящики в телегу, запряженную быками, которые тащились в Грикваленд со скоростью эпохи Меровингов[13].
Дорога идет через Бофорт, красивый городок, построенный у подножия Ньевельдских гор, пересекает их цепь, достигает штата Виктории и приводит наконец в Хоптаун — Город Надежды — на берегу реки Оранжевой, а затем в Кимберли и к главным алмазным месторождениям, до которых отсюда всего несколько миль. Путешествие через пустынный Вельд занимает восемь или девять дней, мучительных и однообразных. Пейзаж на всем протяжении пути самый удручающий: красные долины, камни, рассеянные словно всходы морен, серые скалы, пронзающие поверхность почвы, редкая желтая трава, сухой обглоданный кустарник. Ни культурных растений, ни природных красот. Изредка может встретиться жалкая ферма, владелец которой, добившись от колониальных властей концессии[14] на землю, берет на себя обязанность давать приют проезжающим. Но гостеприимство это всегда самое убогое. На своеобразных постоялых дворах не бывает ни постелей для людей, ни подстилки для лошадей. С трудом сыщется несколько коробок пищевых консервов, проделавших небось не одно кругосветное путешествие и продающихся на вес золота! Вот почему, из соображений пропитания, лошадей оставляют в поле, где им ничего не остается, как искать пучки травы меж камнями. Но зато когда наступает пора отправляться, собрать их оказывается не так-то просто.
А как немилосердно трясет в треклятом рыдване на этих треклятых дорогах! Сиденьями служат попросту крышки деревянных сундуков, используемых для мелкой поклажи. На этих крышках невозможно ни читать, ни спать, ни даже поддерживать разговор! В отместку большинство путешественников день и ночь дымят как заводские трубы и пьют до изнеможения.
В таком-то фургоне и ехал Сиприен Мэрэ, наблюдая вокруг себя тот достаточно представительный и изменчивый по составу набор человеческих типов, который со всего земного шара собирается к месторождениям золота или алмазов, как только о них становится известно. Был тут рослый поджарый неаполитанец с длинными черными волосами, пергаментным лицом и не внушавшими доверия глазами, который объявил, что зовут его Аннибал Панталаччи; рядом с ним занимал место португальский еврей по имени Натан, эксперт по алмазам, спокойно сидевший в своем углу и смотревший на человечество взглядом философа; слева от него сидел старатель из Ланкашира рыжебородый Томас Стил, неуемный весельчак крепкого телосложения, бросивший угольную шахту, чтобы попытать счастья в Грикваленде; там же трясся на своем сундуке немец, герр Фридель, который вещал голосом оракула и знал все касательно эксплуатации алмазоносных пластов, так ни разу и не повидав ни одного алмаза в своей давно уже выработанной жиле. Был и один тонкогубый янки, беседовавший лишь со своей обшитой кожей бутылью, который приехал явно для того, чтобы открыть на разработках одну из тех столовых, куда уходит львиная доля шахтерского заработка; напротив американца сидел фермер с берегов Харта, бур из Оранжевого Свободного государства, за ним — маклер по слоновой кости, направлявшийся в страну Намаква. Два колониста из Трансвааля и один китаец по имени Ли — как и подобает китайцу — дополняли эту компанию, самую разнородную, самую безалаберную и самую сомнительную из тех, в какие только приходилось попадать порядочному человеку.
