Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
В Верхнеозерной, в большом, прекрасно расположенном городе с церковью посреди, женщины продают шали из козьей шерсти, похожие на кашмирские, — их тоже можно, свернув, продеть в кольцо.
Все степь да степь! Вдали видны горы; дорога идет вдоль замерзшего, запорошенного снегом Урала. Кое-где виднеются киргизские юрты, но вообще кругом пустынно, расстояния между станциями огромные; однообразная тряска по твердой замерзшей дороге и монотонное позвякивание бубенчиков нагоняет дремоту.
Около Подгорной местность становится пересеченной; на следующем перегоне начинается подъем на Губерлинские горы, и нам пришлось ехать на четверке с холма на холм. Два раза переезжали широкую реку Губерлю. Между этими двумя станциями у одного русского офицера свалился под гору экипаж, и ямщик убился до смерти; после того обрыв в самых опасных местах обгородили столбиками.
Проезжая последние станции, мы встречали многочисленные стада рогатого скота, который гнали в Оренбург, а оттуда еще дальше, в глубь страны. Через двое суток мы прибыли в Орск, городок с 20 000 жителей, расположенный на левом берегу Урала и на правом берегу Ори. Лежит он, таким образом, уже на азиатской почве, и, чтобы попасть туда, надо переехать через величавый Урал по узкому деревянному мосту. Дома выстроились вокруг одинокого возвышающегося над городом холма, на вершине которого высится каланча, где днем колокола звонко отбивают часы, а ночью расхаживает сторож, готовый затрезвонить в случае, если где-либо вспыхнет пожар. С каланчи открывается беспредельный вид; вблизи виднеются низкие горы; только на юго-востоке, где идет дорога на Ташкент, местность представляется ровной.
Между рекой Уралом и холмом раскинулась та часть Орска, где находится церковь, все административные учреждения, школы, почта, телеграф и базары и где живут купцы и зажиточные граждане; на юге от холма ютятся жилища бедняков, крестьян, татар и киргизов.
Хотели было возвести на холме городской собор, заложили уже фундамент, но средств не хватило, и работы приостановились. Собор этот был бы виден издалека и со стороны Европы, и со стороны Азии.
Весенним разливом Урала иногда затопляет Орск. Река разливается местами в виде обширных озер, и горожане в это время с удивлением наблюдают со своего холма за обратившейся в море степью. Каждую весну ледоход ломает деревянный мост, который поэтому и возобновляется ежегодно. Бывает, что почту приходится переправлять на паромах.
Между рекой Уралом, Каспийским морем, Аральским, Сырдарьей и Иртышом простирается громадная ровная Киргизская степь. Население здесь кочующее и чрезвычайно редкое; животные и растения водятся также в очень небольшом количестве. Там, где почва сыра, растет непроходимыми чащами камыш или тростник, и даже в самых сухих песчаных местах растет косматыми кустами саксаул, достигая иногда в вышину даже двух метров. Его твердые, как кость, корни необычайной длины представляют наилучшее топливо; киргизы и запасаются ими на зиму с осени. Около каждого аула можно найти настоящие горы таких корней, а нередко попадаются и целые караваны, навьюченные ими.
Степь там и сям орошается ручейками, которые к осени обыкновенно пересыхают; они впадают в небольшие солено-водные озера, на берегах которых весной и осенью останавливаются пролетом бесчисленные массы перелетных птиц. У источников киргизы разбивают свои кочевья, состоящие из черных войлочных юрт и навеса из камыша. Зимние же жилища бывают обыкновенно сбиты из глины или земли. Летом киргизы направляются со своими большими стадами к северу, чтобы спастись от зноя и найти пастбища, невыжженные солнцем. Многие киргизы имеют по 3000 голов овец и 500 голов лошадей и считаются богачами. Киргизы — полудикий, но способный, здоровый и добродушный народ. Они любят величать себя «кайсаками», т. е. храбрецами, молодцами, довольны своей одинокой жизнью в степях, предпочитают всему на свете свободу, не любят подчиняться и презирают тех, кто живет в городах или занимается земледелием. Язык киргизов не особенно богат, и они в разговоре часто дополняют слова оживленной жестикуляцией.
В Орске багаж еще раз был уложен и перевязан снова, оси и колеса смазаны, и я опять залез в середину моего катящегося дома; ямщик свистнул, тройка рванулась, понеслась к югу с быстротой ветра и… прощай, Европа! От Орска почтовый тракт лежит вдоль правого берега реки Ори по чуть заметно пересеченной местности вплоть до станции Бугаты-сай, поблизости которой расположен зимний аул киргизов. Киргизы, видимо, были не особенно довольны моим посещением — я притащил с собой оба фотографические аппарата — и беспрестанно спрашивали, не стреляет ли больший из них, и ни за что не согласились стать в группу перед ним. Только посредством маленького аппарата (кодака) удалось мне увековечить некоторых из них.
После продолжительного отдыха мы покинули долину Ори. Снова началась пересеченная местность, кое-где покрытая снегом. Серебряный свет месяца обливал пустынную степь; нигде не было видно ни людей, ни следа зимнего поселка; кругом стояла мертвая тишина, нарушаемая только звоном бубенчиков, окриками ямщика и хрустом снега под колесами тарантаса.
II. Киргизская степь
Первое русское местечко на азиатской почве — Кара-бутак, маленький городок, как и Рим, расположенный на семи холмах, но по величине-то несколько уступающий этому городу, так как состоит всего из 33 домов; живут в нем десятка три русских да сотня татар и несколько киргизов. Значение Карабутак имеет единственно как форт, воздвигнутый двадцать шесть лет тому назад генералом Обручевым, чтобы сдерживать набеги киргизов, которые тогда беспокоили русскую границу. Командует фортом «воинский начальник»; у него 84 солдата. По его словам, сидеть в такой пустыне не лучше, чем быть в ссылке, и он не выдержит тут больше года. Единственными развлечениями служат чтение, обучение солдат стрельбе и охота. Прежде, когда сюда ежедневно приходила почта, было иначе.
Дорога на Иргиз идет вдоль высохшей в это время года реки. Я уже так свыкся с ездой в тарантасе, что преспокойно спал по ночам между тулупами и войлоками, просыпаясь лишь тогда, когда тройка останавливалась на новой станции, где я предъявлял старосте подорожную, и через четверть часа мне впрягали свежих лошадей. Впрочем, не очень-то приятно такое пробуждение, при 15° мороза; чувствуешь себя усталым, разбитым, с оцепеневшими членами и жаждешь чаю. Наконец над горизонтом встает солнце, золотит степь, растапливает иней, покрывший за ночь траву своим тонким белым налетом, и отгоняет степных волков от почтового тракта.
