Томас Майн Рид - В дебрях Южной Африки, или Приключения бура и его семьи
Такой исход представлялся вполне вероятным. В истории Капской колонии было немало случаев, когда бур после налета саранчи терял свое стадо. Неудивительно, что ночь в краале трек-бура протекала тревожно. Время от времени ван Блоом выходил во двор проверить, не переменился ли ветер. До позднего часа перемены не замечалось. Дул по-прежнему легкий ветерок с севера – из великой пустыни Калахари, откуда, по всей видимости, и прилетела саранча. Ярко светила луна, и свет ее мерцал над темным полчищем насекомых, покрывшим степь. Доносилось рычание льва вперемежку с пронзительным лаем шакалов и сумасшедшим хохотом гиены. Эти и многие другие звери радовались богатому пиршеству.
Видя, что ветер не меняется, ван Блоом немного успокоился, и они стали разговаривать о саранче. Больше всех рассказывал Черныш, так как он лучше других был знаком с предметом, видел в жизни не первый налет саранчи и съел ее не один бушель[4]. Но откуда она появилась, Черныш не знал. Он никогда не задавался этим вопросом. Ответ на него предложил начитанный Ганс.
– Саранча, – сказал он, – приходит из пустыни. Она откладывает свои яички в песок или в пыль; там они и лежат, покуда не выпадут дожди и не начнет усиленно расти трава. Тогда из яичек вылупляются личинки саранчи, которые на первых порах питаются этой травой. Истребив ее, они по необходимости пускаются на поиски нового корма. Отсюда миграции, как называют такие походы.
Объяснение показалось понятным.
– А я вот слышал, – заговорил Гендрик, – будто фермеры, чтобы не подпустить саранчу, раскладывают вокруг посевов костры. Но разве костры удержат саранчу, даже если сделать настоящий огненный забор вокруг поля? Ведь она крылатая и может легко пролететь над огнем.
– Костры разводят, – ответил Ганс, – в расчете, что дым не даст саранче опуститься на поле; но чаще их разводят против бескрылой, так называемой пешей саранчи. Это, собственно, не сама саранча, а ее личинки, у которых не отросли еще крылья. Пешая саранча тоже пускается в поиски корма и нередко производит больше опустошений, чем взрослые насекомые, которых мы видим сейчас. Она передвигается по земле ползком и, прыгая наподобие кузнечиков, идет все время в одном направлении, следуя инстинкту, побуждающему ее держаться определенного курса. Ничто не может остановить неукротимое движение вперед, пока саранча не придет к берегу моря или какой-нибудь широкой и быстрой реке. Маленькие реки она переплывает, да и большие тоже, если течение в них медленное. Нигде не сворачивая, всползает она на заборы, на дома, даже на дымовые трубы и, перейдя преграду, продолжает свой путь в том же направлении. При попытках перейти широкие и быстрые реки она тонет в несчетных количествах, и река сносит ее в море. Небольшие скопления саранчи фермерам иногда удается задержать посредством огня, как ты и слышал, Гендрик. Но когда саранча появляется в большом числе, тогда и от огня не будет проку.
– Но как же это так, брат? – допытывался Гендрик. – Ту саранчу, о которой ты рассказываешь, можно, сам говоришь, остановить при помощи костров – это и понятно, она бескрылая. Только как, в таком случае, она проходит через огонь? Перепрыгивает?
– Нет, по-другому, – отвечает Ганс. – Костры разводят слишком большие и широкие, их не перепрыгнешь.
– Как же они проходят, брат? – спросил Гендрик. – Мне невдомек.
– И я не понимаю, – сказал маленький Ян.
– И я, – добавила Трейи.
– Сейчас объясню, – продолжал Ганс. – Миллионы насекомых ползут прямо в огонь и гасят его.
– Ого! – вскричали все разом. – И они не сгорают?
– Сгорают, конечно, – ответил Ганс. – Они обугливаются и гибнут целыми мириадами. Но их бессчетные тельца забивают костры. Передние ряды великого полчища приносятся в жертву, и остальные проходят невредимо по трупам погибших. Итак, вы видите, даже огонь не может остановить саранчу, когда она многочисленна. Во многих местностях Африки, там, где туземцы занимаются земледелием, едва разнесется весть, что начался перелет саранчи и что она идет на их поля и сады, среди жителей поднимается настоящая паника. Они знают, что неизбежно лишатся урожая, и потому налет саранчи внушает им не меньший ужас, чем землетрясение или другое стихийное бедствие.
– Нам ли не понять их чувства! – заметил Гендрик и многозначительно переглянулся с другими.
– Крылатая саранча, – продолжал Ганс, – по-видимому, не так неуклонно следует взятому направлению, как ее личинки. Она держится по ветру. Зачастую ветер сносит ее всю в море, где она погибает массами. Случалось, находили мертвые тельца саранчи, прибитые обратно к берегу в невероятных количествах. В одном месте море выбрасывало их на отмель, пока не выросла гряда в четыре фута высоты и пятьдесят длины. Некоторые известные путешественники утверждали, что трупный запах, пропитавший воздух, чувствовался в полутораста милях от берега!
– Ну да! – сказал маленький Ян. – Не поверю я, что у кого-нибудь такой хороший нюх.
При этом замечании все дружно рассмеялись. Только ван Блоом не разделял веселья. Его лицо стало к этому часу совсем хмурым.
Чернышу тоже было что порассказать о саранче.
– Бушмен не боится прыгунка, – говорил он: – у бушмена нет сада, нет кукурузы, нет гречихи – нет ничего, что ест прыгунок. Бушмен сам ест саранчу. Все едят прыгунка. Все жиреют в налет саранчи. Го-го! Славный прыгунок!
Замечание Черныша было, в сущности, верным. Саранчу едят почти все виды животных, какие водятся в Южной Африке. Ее с жадностью пожирают не только плотоядные, но и другие звери и птицы. Антилопы, куропатки, цесарки и дрофы и, как ни странно покажется, даже самый крупный из зверей – слон-исполин совершают путешествия за много миль, чтобы только поживиться на перелетах саранчи. Домашняя птица, овцы, лошади и собаки жрут ее столь же охотно. И еще одна странная вещь – саранча сама ест саранчу! Если среди прыгунков появляется раненый, то другие немедленно накидываются на него и съедают. Бушмены и прочие африканские народы едят саранчу не в сыром виде, а сперва варят ее или жарят.
Иногда, хорошенько высушив, ее толкут в муку и потом, замешивая на воде, изготовляют из нее особого рода варево. Хорошо провяленная саранча сохраняется очень долго, и для беднейших дикарей она порой составляет весь запас пищи на целых полгода.
Многие племена, в особенности те, что не знают земледелия, встречают нашествия саранчи, как праздник. Снарядившись в путь с мешками, а нередко и с упряжкой волов, люди отправляются всей деревней собирать саранчу, и в таких случаях ее ссыпают горами и запасают впрок – совсем как зерно.
В разговорах обо всем этом проходил вечер, пока не настало время ложиться спать. Ван Блоом еще раз вышел узнать направление ветра, потом заперли в краале дверь, и все улеглись.
Глава V
Налет саранчи
Ван Блоому не спалось. Беспокойство гнало от него сон. Он ворочался, метался и думал о саранче. А если и засыпал на минутку, то видел во сне саранчу, сверчков, кузнечиков и всякого рода больших долгоногих, пучеглазых насекомых. Он обрадовался, когда первый луч света проник в маленькое оконце его комнаты. Он вскочил с кровати и, едва дав себе время одеться, выбежал на воздух. Было еще темно, но это не помешало понять, откуда дует ветер. Не понадобилось даже подбросить перо или поднять шляпу, истина и так была слишком ясна. Дул сильный ветер – и дул с запада! Не помня себя, ван Блоом побежал дальше, чтоб удостовериться, что не ошибся. Выбежал за ограду, окружавшую крааль и сад. Здесь он остановился еще раз и проверил, откуда дует ветер. Увы, первое впечатление не обмануло его. Дуло прямо с запада – прямо от саранчи. Он улавливал запах ненавистных насекомых; не оставалось места для сомнений. Подавив стон, фермер вернулся в дом. Больше он не надеялся избежать страшного нашествия. Первой его заботой было собрать все, что было в доме полотняного – белье, одежду, куски холста – и заложить в фамильные сундуки. Почему? Неужели он опасался, что саранча поест материю?
Да, опасался – эта прожорливая тварь не гнушается ничем. У нее нет в еде каких-либо пристрастий. Горький лист табака ей, видимо, так же по вкусу, как сладкий и сочный стебель кукурузы. Полотно, хлопчатобумажную ткань и даже фланель она пожирает, как будто это нежные побеги, зелени. Камень, железо да самое твердое дерево – вот, пожалуй, все, что оставляют нетронутым ее жадные челюсти. Ван Блоом об этом слышал, Ганс читал, а Черныш знал по собственному опыту. Поэтому то, что могло пострадать от саранчи, было предусмотрительно убрано; потом приготовили завтрак и в молчании съели его. На всех лицах лежала печаль, потому что глава семьи сидел безмолвный и подавленный.
